1.
Письмо тебе не может быть отправ…
Мельчу кириллицей в который раз напрасно -
Как я живу, о главном не узнав:
Из-за чего твой ник все время красный?
Не верится… Как пропасть, как дыра
Зияет в центре жизни. Не заделать.
Но я молчу об этом каждый раз,
Боюсь тебя, вдруг чем-нибудь задену.
Есть то, что видится порою ярче сна:
Твой силуэт в окне казармы и зигзаги
Пожарной лестницы, последняя весна
И белая стена, как лист бумаги,
И будни штаба, и трамвайные пути,
Пейзаж Свердловска – сталинки и трубы…
Как ты посмел все это унести?
В письме – молчу, но спрашивают губы.
(Письма тебе уже не может быть.)
«Закрыто дело». Ценник «Жизнь» заломлен.
Уже не может быть – цветок, как бинт
С конвертом, а тем более зелёным.
Я не ищу тебя, сбиваясь с ног.
Поисковик не выдает возможных версий.
Цветок алеет. Стынет правый бок:
В оффлайне ты, мое второе сердце.
2.
Наших встреч после службы – лишь несколько.
Семнадцатое марта. Шла метель.
Я ожидал тебя в кафе на Невском,
На столике моем лежал Монтень.
Ты был как, он, – всегда афористичен,
Что удивительно – и даже в двадцать лет.
Ты в Питере по делу. Мне приспичило
Тебя увидеть, заодно всплакнуть в жилет.
От встречи той храню билет и стикер.
И помню я расположение планет.
Часы заставив по-особенному тикать,
Десятилетия мы втиснули в обед.
Как странно: в этой жизни жить нам не с кем.
За кем и чем охочусь, как маньяк?
Пока я ждал тебя в кафе на Невском,
Ад одиночества открылся для меня.
Как время временно, как временны реестры,
В которых зафиксированы мы.
Я в Питере боюсь встречаться с местом,
Где эти мысли были рождены.
Мне кажется, я был похож на беса,
Как эпилепсия была моя любовь.
Что пили мы с тобой в кафе на Невском?
Темно-коричневую жидкость, как люголь.
Ты, душу исцеливший мне однажды,
Сидел напротив, улыбался, ел чизкейк.
Твой слог всегда был точен и отлажен.
Твоей улыбки не было ясней.
|
