Вспомню: косят в июле, и дождик – напасть! Я ведь тоже по лужам бегал мальчиком всласть,
я пускал корабли из обрывков газет, а они уплывали навеки в ответ;
уносилась словесной трухи их тоска – до корявой реки, до скупого леска:
только даже и к ним веселей всё же плыть, чем паршивым листком жизнь в сортире дожить –
там, где ветер свистит средь картофельных гряд и на гвоздике мертвые строчки висят…
То ли дело – на воле поднять паруса: пусть до ржавой реки, омывающей сад,
пусть и ближе – до чахлой канавы в саду (в ней сапог догнивает – у всех на виду),
там, где рядом скамейка в коросте белил (дождь давно их проел – но не полностью смыл),
где гусиная травка приятна ноге, где гремят якоря – и скрывается брег,
где сияет и остров сокровищ, и рай: – Поднимай же, брат, грот! И марсель поднимай!
Даже в этой вот луже – и то веселей: бьют крылом паруса средь прекрасных морей;
орудийный бы залп да кровавый бы пир, гибнуть чтобы – лишь так полюбив этот мир!
В голубой глубине, там, где небо на дне, он чудесней вдвойне и гораздо видней –
где вдруг облако вспыхнет, как ядерный зонт… Ах, прощайте, прощайте, зовёт горизонт!
Поплыву я бумажным корабликом вдаль – ничего здесь не нужно, ничего здесь не жаль;
поплыву, поплыву – и навряд ли вернусь: ах, прощай же, печаль, ах, прощай, моя грусть…
1988 (редакция 1998)
|