Город (Кате П.)
Манерной греческой осанкой
Ты отказала мне в ЖЖ.
Ну что ж, закончим вечер пьянкой
И – на Тверскую - неглиже,
И – к жрицам страсти. В них опору
Святую примем. У гетер
И проза наша будет впору,
И в dreamer's ball откроем дверь.
И ямбом муз четырёхстопных,
Хоть не могу я больше трёх,
Глаза Тверской – тверские окна -
Подарит город -скоморох.
*******************************
Это – боль, кричит и плещет,
Изменяя мир в судьбе,
Эти город – просто вещи.
Из фальшивого кафе.
*******************************
Края его
округлены.
Вокруг Луны,
вокруг Луны.
Ночное.
Как рассчитать гламурный отжиг?
Как песнь спартанцев рассчитать?
Себе бы – галочки попроще,
И чтобы матом не орать.
Глаголы? Будут пусть глаголы,
Ведь прапорщик – он не эстет,
И ухожу я в самоволы
Минувших прожитых мной лет,
А зона – эта те же доски,
И в оперчасти – как в штабу,
Но боле - уважают сноски,
И коммунизм в большом гробу.
Армянским старым Буратино
Шесть дней "не ем мы" и не спим.
Азиз! Пусть в камеру "отринут",
Всё всем, что надо – объясним,
И жесточайшим этим лоском
Мы не возжаждем т е х утех,
И круглое – пусть станет плоским -
Мы всем ответим. И за всех.
Грешной, немыслимой окалиной
В Сибири сварим мы харчо.
Ну да, за Родину, за Сталина,
Или, забыл, как-там-ещё?..
Пусть мне луну возьмут, подгонят (Амираму Григорову)
"Сдаю 3-х комнатную на против сада Зорге. Немецкий проект, площадь 100 м2, за 1200 ман/месяц..." Из объявлений.
***
Когда ребята мне в ночи луну осеннюю подгонят,
Ударим мы тогда по коням, ты не молчи, ты не молчи.
Рамсы попутали в начале, что исправлять нам их теперь?
Ты не молчал, мы не молчали, и головой стучали в дверь,
что знаешь, тайно отворялась, а не проклятый метроном;
и киноварью лет усталость - из сада Зорге в каждый дом
стучит. Но нет уж тех героев – героев всех минувших лет.
И «Гастро-МИД» давно построен, и one-way-ticket нам билет;
подгоном братским этим живы, и жжёт сознанье изнутри,
что те, кто выжил – нынче с ксивой. Ты говорил, я говорил.
И станем мы с тобою книгой, ведь эти стрелки - не для нас;
«пиковые»? Ну, будем пикой. В который день, в который час.
Дворы.
Когда ундины бросят водку, которую они не пьют,
во двор мой поступью короткой приходит старый школьный друг,
спасти его всегда не в силах, но можно – боль и правота,
и, все сомнения отринув, встречаю старого кента -
«Как сам, братан, ещё в законе? Или сейчас ты бизнесмэн?
Покоя, воли нет и доли у наших старых школьных стен,
а Света как, всё на Майами? Майами – это сильный зверь…
а помнишь, как-то дембелями? А помнишь Борхеса, «Расстрел»?
А помнишь, как тогда ты с Борей, любившим тоже «на один»,
в Новокузнецке целый поезд татар неверных положил,
и проклял спесь реанимаций, когда я с розой-животом
зажав разрез, шпагат старался тянуть в дворе больничном том?
Ответь мне, Коль, в другом-то свете косички эти отпускать
Велят? Или карают смертью? Что не приходит, раз велят?
А я всё так же – автосервис, китайский-и-зелёный-чай,
и далеко уже не первый, и память - далеко не рай,
Служить бы рад, а больше - тошно, и нету больше слова "брат",
Мой, знаешь, прадед был сапожник, а дед, ты помнишь, тоже "Грант"...
Скажи, десятку под подушку нерусских денег ты тогда
Нам положил с женою дружной рукой в нерусские года?..
А магазин немецкий помнишь, та площадь, "Площадь Ильича",
гуманитарную всю помощь пропив цыганам сгоряча,
дербанили себя по полной, и не Москва была, Дербент,
и алкаша с солёной воблой, который был-то бывший мент?..
Но он, конечно, кент упрямый, и я закончил разговор,
и только альфа-бетта-гаммой наш двор кричит в соседний двор,
и всех дворов неслышных граций, в Москве что слышны неспроста,
стоит лиловый цвет акаций, гудят win.zipные уста.
Не верь, не бойся, не проси...
Не верь, не бойся, не проси,
Стреляет вечер точно в спину,
Давно ведётся на Руси -
«Вас, мол, покинув, не покину»,
«Гори, гори, моя звезда»,
Непобедимая омела,
На дембель едут поезда,
В метро под арками несмело,
Какой-то пух, какой-то «лал»,
Gin-самоцвет, и ставит «точку»
Что на ушах тогда стоял,
Наш город, выданный заочно.
Кто сдал тебя? Москва москвит,
И только долгими ночами
Катетер труб в тиши шипит:
«Вас не покинул, вечно с вами…»
Ты меня не гони.
Ты меня не гони, скарабей, не пришли ещё годы и годы,
В сердце будды огонь потушить навсегда не спеши, не спеши,
Не огни, у рожденья и смерти одна ведь,одна ведь природа:
Нету «я», «человека», «существ» и нетленной «души» -
Нас ОМОН положил на асфальт просто за, просто за неприличье,
То, с которым кавказцы встречают незваных гостей,
Ну и пусть, им простится, они ведь в погонах,обличье
Скрыли плотно, чтоб дров не ломать – НТВ-новостей,
Это, в общем, неважно, а важно, а важно другое –
Там, в Афгане его звали "дух", а тебя - "шурави, шурави",
И потом после дембеля вечным и звёздным изгоем
Ты из боли санбатов газелью взлетел к Низами,
Отпусти этот вальс, никого так и не опустили,
Ну а выше других нам самим и не надо стоять,
Фирдуси вяжет розы, и небыли - всё-таки были...
Раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три, и четыре, и пять.
Когда мы...(Саше Кунину)
Когда мы отсидим срок, отпущенный волей и Б-гом,
Мы откинемся в мир, неподвластный «пурге» и судьбе,
Будем там разводить, как рамсы, подвесные дороги,
Как понты, разбивать диснейлэнды небесные дев;
И тогда мы поймём, что не зря это всё отсидели,
Только больше никак не загнать нам сюда передач,
И на вечной «стреле» объяснимся конкретно о цели
Смысла жизни своей, пережжённой лихо и вскачь.
93-й.
Я всю жизнь бы отдал на размен, на размен бы отдал по рублю,
Как плохой афганский бизнесмен, дочь бы замуж выдал за луну,
По святому, порублю, братва, - я ведь не из ваших мест пророс,
Но не буду – стынет голова, да не трогал бы опричник-пёс,
На «ямахе» с визгом прокатить, прямо до червонного кремля,
И четыре месяца не пить, как велит коран и Хезболла'…
Я всю жизнь и отдал на размен, разменял на ветер свой Афган,
Только это - ветер перемен, и сегодня, нохчи, я не пьян:
В кофе нам волшебник подмешал шесть щепоток ангельской земли,
Джезву он поставил в Бадахшан и корабль снял - в Абу-Даби -
Там растёт гранат, но не взрывной, надо б нам сознание узнать,
А в России - минус пять весной, и до мая чисто минус пять;
Остаются в общем только сны, да проснувшись, это тоже сон.
Дембель акмеической судьбы, рубаи протяжный третий тон.
*********************************************************
Тогда мы конечно не знали, что это надолго -
Надолго всё это,
А просто друзей всех держали подолгу,
По долгу омерты,
Слова мы тогда говорили, такие, как надо,
Как надо, такие,
И жизнь, как могла берегла, и расплата
Казалась святынью,
Потом кто куда, кто-то в кремль, кто-то просто.
И просто. И кто-то.
Носили тогда мы венки на погосты,
Как книги в киоты;
Тогда все ходили по ниточке тонкой,
По тоненькой нитке.
Гайдуки, абреки, мечи и иконы,
И музыка Шнитке.
*******************************************************
А семимильными шагами, такой как все, такой, как все,
Нам вслед всё шёл пассионарий, обычный русский челове...
*******************************************************
из дома выйдешь оглянёшься нету боле того кольца лихих ночных проспектов и некого нам ждать хотя тем боле(е) иллюзий тоже нет в стране советов и вот стоишь один смотрящий в небо в пыль в год гламурный болью из чужбины а на компьютере цветы поэтам но вместо ваз у кипарисов спины на каждой по-китайски тронным стилем вот мол пашок а это вот андрюха который кокаинил слез убили не знаем кто и как навечно глухо той ночью сам в себя направил муху наш саня что не вру и буду гадом сильней кавказцев был славянским духом и отобрал у нохчей автоматы а вот колян кричу ему братуха но нет мне не обнять с косичкой колю один за долгом он в порше почухал и навсегда остался в вечной доле и если бы вернуть назад то лето как в детстве каравай вести по кругу того бы не сказал не сделал это я б девяносто третий выбрал другом
Киот, кивот, киоть (от греч. "ящик, ковчег") — особый украшенный шкафчик (часто створчатый) или застеклённая полка для икон; и освящённых предметов.
Когда дойдёте до поворота...
Когда дойдёте до поворота, скажите, что там, у Эдьдорадо,
Тусовка как там, у сефиротов, базар фильтруют, или не надо,
Что там со мною, со снами всеми, какие годы, какие цели,
Дары природы, бараков мели, болезни как там, не одолели,
Погода там же совсем по-римски? Такие ветры, такие бани?
А одалиски, есть одалиски? Или всё так же, менты пугают?
Когда дойдёте, сигнал нам дайте, что, мол, дошёл я, я здесь, в натуре,
Что мол, тут счастья - у вас не хватит бабла измерить, и здесь не курят,
Что, мол я там же, где был когда-то, не не-родившись, концептуально,
Чай здесь отличный, вот только мята с каким-то цветом всегда астральным;
Без кислородной своей подушки, без осознанья мирских всех болей?...
- Погода – катит, но нет подружек, ведь мир тут горний, волей-неволей.
Но вот дошёл я, и стул вам занял, а вы покамест ещё побудьте,
Покамест лучше не надо рая, вы всё же люди, покамест, люди,
Я вам маляву пришлю к моменту – коня седого в маринской пене,
Дырою чёрной втяну вас в ленту, в пространство боли всех поколений,
Но походите ещё, побудьте, братву святую к добру склоняя,
На встречу с адом не нужно судей, на встречу с раем нет опозданий.
***
Ударились мы жизнью о карниз, о чём поёт ночная наша птица?,
А ночью иней выпал в первый стиш, и каша, что на ветках серебрится -
Немой наш век, плеть взгляда и судьбы, серебряный и очень дорогой он -
С собою взять в соболью шубу дым на кухне не рассказанных историй,
«Давно ли у лазоревой цепи влачили цепь стыда на перекличке?..»,
Братишки, что, аллах дал, прорвались из девяностых в тысячную личку -
Все на пяти холмах, в драгих мехах, на окровавленных конях немецких,
Вот с ними бы поговорить о снах, посты души пофенив и поперчив,
И лишь цветы мисканта удались в картине тушью красной и японской,
А попугай, что утром съел мой рис, мне днём в ЖЖ поправил стиль и сноски,
И только щерится изгиб реки - кривой и хладной снежной королевой,
Хозяин, мы и так все старики - душой, пока не ставшей правоверной,
Другую нам подай тропу луны, узка, крута, над берегом петляет,
И тропку прыглую проглотим мы, как кочка - Кочубея в волчьей стае,
В морозный челн садимся, как в авто, немодное, хотя и дорогое,
Хозяин, я опять пропил пальто, и спать сегодня буду точно стоя,
Космическое тело, это мы, и древняя почти у нас модальность,
Ударились мы жизнью о карниз, больнее, чем российская реальность.
****************************************************************************
Пусть мой дельфин меня проводит в город, который называется победой,
В земле он чистой, и, довольно скоро, уж больно много я уже набегал,
Я вознесусь, иль мы?, в подлунном мире немного тлена, тернии – остались,
Омелой белой выжгу твоё имя, что на губах, как пена. Зажигалось
И нам - ведь между сциллой и харибдой нет правды, правда, кривды тоже нету,
Тогда, распятым папоротником, с силой, возможно, это кануло всё в лету,
Один, как Одиссей в архипелаге, сам соберу скафандр из матрёшек,
А, может быть, из рисовой бумаги, здесь, на Востоке, что осталась, всё же,
Басё – каким-то праздничным кошмаром, и Хокусай, что из палитры вынут,
В иллюзии судьбы я стану шаром, одновременно - рифмой или Римом,
И понесёт – в объезд, по бездорожью, как говорилось, папорт'ник распятый,
Огромной порой на огромной коже, что пахнет мятой, точно, пахнет мятой,
Грущу, и странным лОкальным объездом всё приближаюсь к точке назначенья,
КПСС назначив новым съездом, к кипению приблизившись совсем я,
Не знаю ничего, и всё я знаю, от мата до гламурного стройбата,
Но избежал, и в город, в общем скоро. Неси меня, дельфин, святым аятом…
О себе.
Был бы я поменьше,
Я бы, наверное, кидался в отца игрушками,
И в маму, когда они меня обижают.
(И во всех вообще.)
Но это, наверное, было бы неверно.
Было бы у меня сердце,
Я бы, наверное, умер давно и сразу,
Как только родился в России.
(Или в Америке.)
Но это, наверное, мне не дано.
Был бы я писателем,
Я бы писал и писал, работая над текстом,
Вроде настоящей медитации.
(В трёх кругах Пустоты.)
Но это трудно.
Поэтому я здесь.
Биллиард "У Лукоморья". (Тане В.)
Марьям, Марьям, ну что ты вечно гонишь?
По нашему московскому "базару",
Любовь моя, пока ты не утонешь
В любви к нему, Марьям, не будет жару;
И странными заоблачными снами,
Собрав вокруг нить улиц всех московских,
Тех боевых подруг мы вяжем сами
Из красных ниток, наших иль заморских;
И расстоянием Москвы помечен -
В финале нету ведь «Москва и Питер»,
А есть трагедии, проблемы, дети, женщины -
Протуберанцем раненный Юпитер,
И жёлтый тот Сатурн… Тогда аттически
Идём мы по бамбуковому взморью,
И всё, что сложно, просто символически.
Ты знаешь, что сожгли «У Лукоморья»?..
Был такой бар в Москве на окраине, его потом сожгли, а владелец сел на двадцать пять лет за убийство своей боевой подруги в припадке аффекта.
*********************************************************
но почему почему мы все заперты как заложники той зимы
крепостные плачут на паперти остаются цветные сны
неудачные все удачники искренности все второпях
и большие серые мячики у судьбы играют в бильярд
это ведь и есть кармой отданы жизнь за жизнью в лузу бьём шар
не нужна там больше и проповедь ведь свечу зажигал ты сам
и всё время странно торопимся ожидая что выпадет нам
а вокруг кавказская оттепель и играет в бильярд имам.
Психоцирк. Девочкам Питера.
Говоришь, что в неволе – ты только пыли и умри,
горе – женская доля, не тонет в воде, не горит,
и веселья проказы, что сердят седого отца,
босяком черномазым до самого бабо-конца,
попадаем мы в ритм, и, войдя, попадаем и в такт,
алгоритм сострадания понял бы даже дурак,
только умный не понял, и так же с газетой стоит,
отгоняя тот «имидж», который горит и горит…
********************************************
не дрожь ты меня, не трошь меня,
цаплями не буди –
питер страшный, взъерошенный,
наркотиками в груди,
малый пропал там кратко,
долго пропал – большой,
эта пальмира гадка,
южною анашой,
не кличь меня, не прикалывай,
корень перевернув,
большие становятся малыми,
и снылые – снылей снув.
Пассионарии.
Какой несбыточной надежой, какою горькою мечтой,
с признанием таким, как прежде,стреляем выстрел холостой,
как крик неясным этим летом, и марева простой должник,
совком по почкам отоварен, и по печёнкам, я привык,
и получаюсь сердцем ранен, мол, было счастье на земле,
и, облака переупрямив, скользим мы все в кромешной мгле.
По лунному полю...(Олегу Ницкевичу)
Нас именем знаков простых занесли в каталог,
(Не зная, что лучше, покой или сербная воля),
По лунному полю, братишка, пошли в круговой
Обход мы, читайте, конечно, «по минному полю»,
Ведь сколько нам дал этот день, не читая, не счесть -
Как та светотень колеса от судьбы в дискотеке -
По лунному полю идём, невзирая на месть,
Когда перейдём, будем жить у него в картотеке;
И я, веселясь, всё стою и стою под дождём,
А, может, его в своём сердце я сам и придумал,
То лунное поле, куда мы за счастьем идём
По минному полю тому этой ночью бездумной?
И та, что когда-то была Мандарававой Зурхи,
Принцессой из Карчена, молча обнимет нас в слёзы -
Мол, мы серебром это минное море прошли,
А золотом лунное море прошли, видно, тоже;
И мы, отдохнув там душой насовсем, навсегда,
Вернёмся обратно с обычной армянскою долей:
Мацони допьём, доедим утром хаш и айда -
По лунному полю, братишка, по минному полю.
Погадай мне, цыганка, на поцко-босяцкую душу...
«У принцессы Еше Цогял было видение, в котором она узрела в восточном ;направлении проявление Гуру Ринпоче, именуемое Безмерный Ваджрный Океан.» Из книги «Учения Дакини»
******************************************************
Погадай мне, цыганка, на поцко-босяцкую душу,
В душу мне настучи матерьялным своим молотком -
Я когда был ребёнком, то старших, конечно, не слушал,
А теперь посидел, поседел и хрусталю окно;
Погадай мне, братэлло в бардовой сатиновой юбке,
На любовь, на лавэ, и на постный и праздничный стол,
Я язык закусил, и от зим соловецких огруб я,
«Май-октябрь» подари мне арийским своим кулаком;
Говоришь, господин? Джани-джан, нет господ в Азиопе,
Только смрадна метла и собачья трёх дней голова,
А, Малюта Скуратов, ее догони ты, попробуй -
Еше Цогьял из Кхама, что голая пО небу шла!
*****************************************************
Снова я раскладываю карты,
Из картона талисман судьбы,
Джани, посмотри, какая «варка»
В понедельник у моей братвы…
«Ахи» на иврите значит «брат». «Поц» - нехорошее слово. Настоящие арии – это как раз цыгане.
Крепостные стылых мест.
"...перерубленный в поле не воин – только дождь, и ни звука окрест
лишь грозой, словно линзой, удвоен крепостной остывающих мест".
****************************************************************
Пусть меня источник жёлтый скоро спрячет в глубине,
Я подушку из фарфора разобью об стену в сне,
Допишу свою я сутру ледяную под капель,
Тех часов, что мудрой Мудрой мне дают еду, постель;
И наутро я понуро, просветлением грозя,
стих оставлю ей, а суру Асуру верну, хотя
нету золота у храма, совершенно больше нет,
только мы стоим упрямо, крепостные стылых мест.
|
