ИЗ ПОЭМЫ В ТРИДЦАТИ СТИХОТВОРЕНИЯХ «ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ КАПИТАНА ФОН–ДИТЦА, ГЕРОЯ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ»
Публикация фрагментов - в сборниках "Мера" (М., 2003)и "Ангел Хранитель" (М., 2006)
ПАМЯТИ ЕВРОПЫ
«Что это ещё за трагикомедия?» – спросит иной читатель. Автор тоже долгое время удивлялся: откуда взялись эти строки? Что ему Гекуба? Что он Гекубе? И пришёл к единственному разумному ответу: они сами заставили его сделать это! И вот – отрывки из истории любви и гибели капитана Фон-Дитца, «героя Первой мировой войны», и его возлюбленной – Маргариты. Очень, очень трогательно! А сколько таких блаженных историй могло произойти и во время «второй», и сколько еще сможет – во время «третьей»! Ну прямо сценарий для мультфильма Петрова...
…таинственен простор небес – МУЖАМ БЕЗБОЖНЫМ НЕПОСТИЖЕН…
1. ИНТРОДУКЦИЯ Мир затих перед бурей, дыша передышкой, – спящей грудью вдыхая Европы покой: подозрительно тихо, и даже уж слишком жизнь застыла – как ивы над сонной рекой;
нежной дрожью глициний на кирхах и замках чуть тревожит зефир Лорелеину ночь; и на скалах, мостах, черепицах и арках лунный свет замереть на века бы не прочь.
Средь Германий и Австрий блаженствует Шуберт! И красавцам–эсминцам не тесен их порт, и еще не дымят крейсера в свои трубы, и, не чуя войны, чудно чист горизонт;
и на складах ещё дремлют хищницы-мины, и приморский не спит до рассвета бульвар, и фиалок ночных вороха и корзины сыплет щедро июль под бренчанье гитар…
1980
2. А ВОТ И Я… (НЕЖНОЕ ДЕТСТВО)
Фон-Дитц садится на урыльник, садится нянька у окна, садится кот на подоконник, садится пыль на клён в окне.
Потом садится ночь на linden, на пруд звезда садится в garten, садится Лоэнгрин на лебедь: куда ж, Германия, нам плыть? Орлы садятся на знамёна, Альфонс садится на коня* у карт садятся генералы – чтоб всей Европе сесть на мель.
Садятся марксы в их кофейни, садятся бомбы к принцам в брички, чтоб ввысь взлетали руки-ноги – в иные сферы бытия!
И Смерть садится на пороге и говорит: а вот и я… 1980
——————————————————————————— * Если кто запамятовал - цитата из «гишпанского» стихотворения Пушкина.
3. ПРЕЧИСТАЯ НОЧЬ
…Ах, не дождутся переборов, хрустальных слёз колоколов – блаженны трижды неба хоры: молчанье их чудесней слов. Всё стихло: звёзды, люди, звери, дома, дороги, реки, льды; молчат снега, и пёс за дверью молчит, не лая на следы; леса безмолствуют и горы, сады в снегах и их заборы; в трактире все затихли споры, мир – завершил свои труды…
Он ожиданьем – с детства болен и ждёт ответа с колоколен на нежность робкую свою – как бы на миг уже в раю! Во тьме божественная ночь, и лишь, как прежде, по старинке, небес послушнейшая дочь – одна звезда! – сиять не прочь, как на рождественской картинке. Но смысл небес ещё сокрыт, и смысл земли ещё не ясен – покуда колокол всё спит и вифлеемский снег прекрасен…
1981
4. ПРЕДЧУВСТВИЕ
мощь лютеран в подвалах Мюнхен провозглашал под гром войны как молотком твой Лютер бухал сын альбигойской белены считали шрамы кружки бурши наследники его свобод и звон рапир тревожил уши и сок сосисок пищевод и в горы шёл чернея рыцарь в Баварий голубую даль драконов здешних ушлый мститель влача готическую сталь чтоб власяницею лишь грубой скрывать величье вольных ран и быть повешенным на дубе крикливой стайкою крестьян где средь хладеющих Саксоний пророк пылая головой кричал с горящих колоколен как ворон символ веры свой и дверь латал собора Виттен- берг зря на тезисы судьбы* где белым знаменем покрыты смердели чёрные гробы чтоб ты под пенные напевы под оловянный звон пивной сосал с брунгильдой пышнотелой всё тот же хрящик свой свиной и верил снам в испуге Ауг- сбург под кровавые псалмы и пушки средь библейских радуг громили римские холмы проклятье вам ключи Петровы провозглашал германский зверь и – здравствуй Рай! – поля шелковы твои вновь требуют потерь ещё взорвём мы чудо Реймса** и жизнь свою ещё взорвём как колесо сойдя вдруг с рельса бросает в пропасть всех живьём
1981 (редакция 2002)
_________________________________________________
* Как известно, 31 октября 1517 г. Лютер прибил к вратам дворцового храма в Виттенберге 95 тезисов антипапистского характера – один из важнейших документов протестантизма. ** Во время Первой мировой немцами был разрушен собор в Реймсе (Ред.).
5.
уж кайзер теребит свой ус и фабрит на ночь жадной жменей средь политических турус остря войны немецкий гений
когда б европа стала мы когда б германией все стали и внуки бисмарка умы свои ковали бы из стали
мир лёг бы аки пёс у ног сося очами наши думы храня хозяина порог лохматым боровом угрюмым
храня хозяина покой благопокорным сенбернаром когда б лишь гладили рукой дыша кровавым перегаром
и кайзер теребит свой ус и фабрит на ночь жадной жменей средь политических турус целуя смерть батыя стремя
1981
6. КРЕСТЬЯНЕ ТОПАЮТ В ХАРЧЕВНЕ
крестьяне топают в харчевне как по истёртым плитам дней в своих надеждах грёзах древних – на гречку брюкву и порей но я клянусь Фон-Дитца честью средь их скрипичных кренделей спою совсем другую песню – налей-ка мне, Марго, налей:
«когда б порхали лендлер* всласть как бабочки в Раю кружась под сенью майских тополей и Рейна буйный соловей вливал в сердца нам жар и страсть когда б и мы с тобой вдвоём во весь небесный окоём расправя крылья в вышине неслись бы к звёздам и луне туда в блаженнейший наш дом
мы б не увидели вовек как подл и жалок человек на обезбоженной земле плывущей в той смертельной мгле что жизнью он себе нарек мы б не узнали, как умрём (как ты и я – умрём вдвоём!) от сей вселенской суеты где дни бессмысленно пусты летят как с дерева листы – и в смерти падают проём…»
1981 (редакция 1988)
_____________________________________ * Немецкий народный танец типа вальса (Ред.).
7. ПРОГНОЗ – 1900 г.
вновь оживились по европам кладбИщ сидельцы червячки почуяв скоро скоро скопом опять попрут к ним мужички из под мукдена с под вердена с под киева с оки и цны
…всегда приятна перемена в мясной продукции войны!
1981
8. НАЧАЛО КОНЦА
кто поспорит нынче с нами? перепишем гимны жизни! правь, Германия, морями!! слава Gott-у и отчизне!!! нашей крови кот наплакал – вражьей крови будет густо! любит – стоя, лёжа, раком – кайзер нас, лаская усом… пузырями ходят бурши, гретхен чепчики бросают, барабаны бодро в уши – к смерти души призывают! киндер, киндер, где же кирхен? где же мамочкина кухен? на арене в этом цирке, на подол Европе-шлюхе – вылил ангел чашу гнева… бедный Дитцик! бедный цуцик!! шагом марш кругом налево!!! не мерещился чтоб вскоре мамы–родины укор нам, и тебе придётся в споре черенок схватить топорный – другу Гофмана и Баха, изо всех своих орудий превращая в море праха человечий судный студень: вот вам смерть – хотевшим смерти… вот вам смерть – желавшим жизни… «началось! ликуйте, черти!! ангелы, готовьте тризны!!!»
1981
9.
сквозь слёзы чуден асфоделей aromatique und romantique – Фон-Дитц не ходит по борделям, к своей жене склоняя лик…
им так приятен Тик–Новалис– Брентано–Рильке–Гофмансталь – о, вспомнит, вспомнит, окровавясь, Фон-Дитц их сладкую печаль!
сквозь вой войны оплачет юность и жизнь уплывшую – как сон, и, в ужасе на миг зажмурясь, – вдруг взглянет вновь: но где же он?
1981
10. НАКАНУНЕ ВОЙНЫ
Безумствуют твои народы, Европа мёртвых фонарей, и помрачительные своды – пусты над мраком алтарей!
Хотя бы ангел запоздалый вдруг заглянул на огонёк, но тяжелы соборов скалы, непробиваем потолок.
И уж под сводами не слышен знакомый шорох вещих крыл, но всё же, ради Бога, тише: хотя б один! – гнездо здесь свил…
1981
11. И СНОВА, СНОВА ОДИНОК… (СМЕРТЬ МАРГАРИТЫ)
её убил извозчик в Кёльне она так осторожно шла но было колеса довольно для смерти злого ремесла
она лежала словно флейта что разломили пополам ничья теперь отныне в чьей-то руке лишь безголосый хлам
её глаза теперь не пели и не шептали губы да и словно пьяный как с похмелья он шёл шатаясь в никуда
над ним плыла стена собора сливаясь с небом в высоте откуда в страшном рёве хора всё обрекалось немоте
ни звуков трепетных ни ноты не пропоёт она во мрак слились в молчанье все длинноты и помрачился чудный зрак
под колесом лукавой жизни мы слепнем глохнем и молчим и только лишь к небес отчизне мы в гневе Иова кричим
доколе Господи доколе ты медлишь с милостью Твоей Твоей последней страшной волей –
Суда распахнутых дверей
1981 (редакция 2003)
12.
осыпает жизнь листву словно драгоценный сад – на лирическом посту превращая память в ад
средь бесчисленных стаккат в чаще клавиш бытия – как успеть отпить стакан тот стаканчик для битья?
чтоб потом разбить – как рок, нас с размаху разбивая, кровью брызжет на порог: только кто ее узнает?*
чтобы лбом – к тупой стене чтоб тоска – шампанским стёкшим (помолись своей жене!) по обоям – листьям, рощам…
1981
______________________________________________
* Хрестоматийная аллюзия на исход евреев из Египта (см.: Исх. 12: 1–13), помазывавших кровью ветхозаветных пасхальных агнцев двери своих домов, дабы не быть пораженными смертью от проходящего мимо них Господа (Ред.).
13. МАРГАРИТА В РАЮ
…С утра не спится Маргарите в её заоблачном саду… Сквозь свод небесных перекрытий ей мнятся корабли в аду и он среди разрывов черных – уже недолгий капитан, что к вечности её бесспорной теперь назначен здесь и зван! И падая – к её восторгу – обломком бренным бытия навек в провал морского морга, уже душой он – лишь струя любви, несущейся навстречу её любви в просторе том, где тяготят лишь крылья плечи и беспределен окоём!
Ведь ей, провидице нездешней, давным-давно так ясен план и мук, и слез, и страсти грешной – всего, чем мир наш осиян: зачем от Бога нам дарован нерасторжимейший союз, что лишь двоих любовью скован, что крепнет – и от смерти уз! Ей ведомо: из этой воли к непобедимости любви Отец Всего смиренно строит наш Рай – на муках и крови… И крепче, крепче основанье – когда, пройдя сквозь горечь тризн, мы смерти чудное сиянье встречаем вдруг – рождаясь в жизнь!
1981 (редакция 2003)
14. СМЕРТЬ КАПИТАНА ФОН-ДИТЦА
Гремел пролив... Эскадрою свиреп – блистал закат, и залпы пели рьяно… Девятый вал срывал весь мир со скреп, и били пушки в сердце капитана!
Кто он? Баварский бурш? Остзейский кавалер? Не всё ль равно – кто смерти здесь причастен? Когда он – бог и царь, творец кровавых мер – уже без головы!! Но всё равно – прекрасен!!! …И слепнул мир на миг, и глохли боль и жалость: отсель пространств иных свершался грозный сдвиг, и пропастей земных – уже не оставалось!
…Дух испускал эсминец в яростной судьбе, шипя и злясь сквозь вырванные ребра, и встречу ангелы играли на трубе, и, рухнув, капитан вступал на воздух бодро.
Ему навстречу шёл под шорох райских крыл – точь в точь такой же! – рея эполетом, и в первого торжественно входил, с печалью говоря при этом:
– Твоя я смерть, и сладко я спала, но нет покоя в скорбной жизни вашей… Присядем, друг, у братского стола – вкусим, что Бог послал, от здешних вечных брашен.
…Роняли музыку с небес колокола, и видел Диц, как с чудных башен машут платочки-голубки, порхая наверху – где места нет ни страху, ни греху, и смертный час уж никому не страшен.
Душа любви – как ландыш вдруг весной – блаженный мир дарила капитану: овечка райская с ним шла гулять порану, и лев за ним – с улыбкой неземной…
Краб копошился с нежностью в бедре, и тишина струилась дымкой красной… Лишь ретроград – на Английском ядре! – ВДРУГ АНГЕЛ ПРОПЛЫВАЛ С УЛЫБКОЮ ОПАСНОЙ…
1980 (сон в Белграде)
15. КАРАВАН ДУШИ (конец путешествия)
Фон-Дитц летел в астральном плане сквозь грешный мир, обитель зла: шрапнель, простор морей изранив, полголовы ему снесла!
Он удивлялся, но, болея, мечтал взглянуть через плечо: кАк взрыва белая лилея его пронзила горячо?
Ещё на бреющем полете, дымясь, обломки головы ловили трели пулемётьи, но зарастали быстро швы
уже беззлобной лобной кости: он обретал покой и мир – и на морском не он погосте лежал, кровавя свой мундир.
…Он плыл, живой двойник прелестный – Фон-Дитца, – чудный капитан!, – средь волн теперь уже небесных – души огромный караван!
В ней были: он, она и теща (когда бы взял ее Аллах!), газет папирусные мощи на летних мебельных чехлах,
эсминцев тихое скольженье вдоль пирсов с грустью фонарей, руки приятное движенье – штурвал ласкающей скорей; здесь плыли дивные картины – всё, чем сияло детство встарь: каналов солнечные льдины (что ввечерУ алей малины!) и Санта Клаус – детства царь,
и свечки в чудном полумраке, и тени страшных братьев Гримм, и Ганс, и Гретель – бред двоякий! – вставали снова перед ним…
и ширь огромного собора (теперь со спичек коробок)… все – средь безбрежного простора – за ним летели, кто как мог!
…А на заоблачных вершинах уж град являлся неземной – и жизни скорбная былина вступала с Дитцем в мир иной.
И подлетая напоследок (иль на начало – как сказать?) к одной из ангельских беседок, он начинал вдруг узнавать –
как будто не был им покинут – их прежний рай: их старый дом, и роз привычные куртины под вширь распахнутым окном,
и их скамья в углу укромном, и их любимый листопад под небом, вдруг таким огромным – когда струится осень в сад!
Лазурь, лазурь! О, как прекрасен, как чуден бред в предсмертный миг… Но кто же там? Ещё неясен, ещё так смутен чей-то лик…
И вдруг прозрев, он видит, плача, знакомый образ неземной – что время (ничего не знача!) влечёт и здесь к нему судьбой,
где смерть – не срок и не пространство, и враз разденет догола, чтоб чувств земных непостоянство – как прах – сметало нам с крыла!
…ОНА летела, улыбаясь, и сердце, сладостно дыша, свирелью пело – и сливалась с ЕЕ душой ЕГО душа…
И – впрямь! ВСЕ ТОЛЬКО НАЧИНАЛОСЬ…
1981 (редакция 2003)
|