Снова тень моя луной согретой по столичным кладезям снуёт, вспоминая солнечные лета и забытый некогда народ. А ведь было время, помню, как-то были мы равны все перед тем, о чём так молчали до инфаркта, ожидая буйно перемен.

И настало время, час, и место изменить отечественный ум, с наглой рожей сев однажды в кресло, с горяча, под чей-то тихий шум. И себя толкнув в идейном смысле в сладкий дым отечественных уз, разметав былые свои мысли, потеряли запах, цвет, и вкус. И поддавшись воли искушений, - чужеродству, даденному в груз, - натворили множество решений, ненароком развалив Союз. И смеясь, как прежде над Моссадом, и еврейский щупая вопрос, нас, заблудших, отравили ядом, отомстив за праведный понос. И блуждая в буйственных усладах по стране, которой боле нет, превратились, как народ, мы, в стадо, не смотря на клятвенный обет. И язык, что даден по наследству, передать не сможет чувство то. И приняв всем стадом чудо-средство, мы - все тени, и уже давно. И героям не осталось места, как свалить за, некогда, кордон, где когда-то гадское, но детство, проводили Познер и Гордон. Где когда-то думали над теми, кто сейчас и думать перестал, превратившись в кладезные тени, не ища, как некогда, причал.

И к ларьку за водкою, и пивом, всей страной, всем стадом поутру мы встаём послушно, терпеливо, как сказал бы Ельцин "по уму". И вперёд стыдясь взглянуть, мы веру потеряли где-то по пути, обретя свободу, как холеру, мы не знаем все куда идти. И луною снова озаряя внешний вид страны уже иной, не нуждаемся в воротах рая, уплывая стадностью в запой.

МН