ДЕТДОМОВКА 1 Ползла гроза. Слепящей белой сетью Пронизывала толщи облаков. Окно, померкнув, не давало света, Нависла тяжесть темных потолков… …Пальнули пушки и сверкнуло сталью. Пол дрогнул. Но царицей на пиру Стояла в доме печь монументально… Анютка, словно в темную нору, Вмиг забралась на печку, под овчину. Запрыгнул кот, мурлыча, рядом лег. Зажгла, кряхтя, старуха от лучины Пред образами тусклый огонек. Смотрела внучка в щелочку украдкой, Как бабка крестится, прерывисто шепча… Огонь маячил в маленькой лампадке… Дождь успокоенно по стеклам застучал… Уснула Аня. А когда проснулась, Зеленым морем колыхался день. По небу радуга невиданная гнулась, Парили крыши мокрых деревень. «Айда на речку!!» - по серебряному полю – Летели капли теплые с овсов… Бегом – на солнышко, на желтый плес, на волю, В обход еловых сумрачных лесов. Там – сказка. Буераки и медведи, Корова забредет – и пропадет… С тех пор, как бабка схоронила деда, За ягодой, грибами не идет. И Аню не пускает. Лишь на речку – С ребятами… Верхом! И конь – несет! Нырять до одури, играть песчаной сечкой… Жаль, в животе от голода – сосет… Ходить по горкам и выкапывать саранки, Капусту заячью и щавель пожевать… Ослабнув, собираться спозаранку, Куски «за Христа ради» собирать. Не раз такое было – лапти, палка, Чтоб от собак отбиться, и – сума. За бабкой, по дворам, взывая жалко… И – окон неотзывчивая тьма… Тошнотный запах плесневелой корки: До крошки съела – полон рот слюны… Быть бабке тощей, слабою подпоркой. А ночью – хлебные, несбыточные сны… 2 Вызванивает мерзлая дорога, Шумит на колокольнях воронье. В санях солома, что не греет ноги. Овчина холодит – одно рванье. Поля белеют. Кружится поземка. Стучат копыта, сани шелестят. Ямщик поет гнусаво и негромко. В тряпье глаза Анюткины блестят. На постоялом, ноги разминая, Ямщик топтался, ухал с матерком. В окне замерзшем огонек качался… Поила тетя теплым молоком. А большего Анютка и не помнит. Уснула, чуть до лавки добрела. Ямщик вздыхал, сидел горою темной С хозяйкой у широкого стола. И снова бесконечная равнина, В снегу деревни, псы на крышах спят. Идут дымы, темнеет ельник синий, Привычно сани мерзлые скрипят… Приехали – смеркалось. Укачало. Снег таял. На пол капала вода. Замкнулся круг. Жизнь началась сначала. Сиротская. И это – навсегда… Приютские девчонки тормошили. Ей дали платье – чуть ли не до пят. Где спать ей – в громком споре порешили. Проснулась ночью. Тошнота. Все спят. Искала выход. Двери открывала, Звенел посудой старенький буфет… В снег на крыльце. Живот скрутило. Рвало. Не доводилось пробовать конфет, А тут как с куклою играли, угощали… Пришла обратно и калачиком легла. Ей утро неизвестность обещало. Смотрела ночь из каждого угла. 3 Я помню, маму хоронили. Гроб черный на большом столе. Чужие бабки голосили. Дождь плакал – капли на стекле. Стою на лавке у окошка. Чернеет слякоть. Людный двор. О ноги шоркается кошка… Глухой невнятный разговор… Гроб вынесли – и на телегу. Меня не взяли. Я реву. Крупа нетающего снега Крошится в жухлую траву… 4 Визг летел по коридорам. Добежать – и дверь на крюк. Ссора – с самым главным вором! Он сказал: «Тебе – каюк». По доверчивости – пытка, Вспомнишь – слезы на глазах: Попросила же воспитка О мальчишках рассказать! А теперь идет охота. Обещали, что убьют. Вот в окно стучится кто-то. За углом, должно быть, ждут. Тихо… Может – просто шутка? Двор. То – тень иль человек? Вдруг – удар. Летит Анютка Без сознанья в красный снег… А потом в тревожном гуле Слышит: «Кажется, жива…» И жужжит немолчно улей, Уплывает голова… 5 Вора исключили из приюта. «Ну, живи…» - прощальные слова. Помнила их девочка Анюта, Когда спазмами болела голова. И – жила. Листы с деревьев пали. Как дожди холодные пошли, Все приютские картошку добывали Из прокисшей глинистой земли. Шла, босая, по стерне, тропинке, Рядом – грузовик урчал в грязи. И солдатик бросил ей ботинки: «Эй, возьми, сестрёночка, носи!»
6 У пацана с груди сорвали крестик. Судили строго. Комсомольский вождь, С глазами жесткими, был невысок и крепок. Дрожала Аня: «Я скажу – не трожь!». Она сама, за баней, торопливо Сняла свой медный крестик на шнурке, И закопала, словно схоронила. Стряхнула грязь, прилипшую к руке. Не вспомнила о бабкином наказе. Как страшно, если б к ней шагнул комсорг? Избавилась, и полегчало сразу. Но пел в душе тоскливый голосок…
7 В новую веру нас обратили. Словно остригли, окоротили. Стали нам рамки прежние узки, Все мы надели новые блузки. Огонь вокруг шеи, звезда на груди! Нас – легионы! Мы – впереди!
8 Сегодня на собрании Разбирали Галку. Она тряслась заранее – Не перегнули б палку. Не нужно возмущаться! Пусть она ревела, Взгляды-то– мещанские! Чтоб – пересмотрела! 9 «Я завела дневник, Чтоб было с кем поговорить. Ведь я одна на белом свете. Подружек много, нечего таить, Но нет того, кто б пожалел, приветил. В девятом классе я. И хорошо учусь. Участвую во всех мероприятиях. Я вида не подам, когда находит грусть. Еще стесняюсь нищенского платья. У нас детдом – что дружная семья. Мне здесь свободно и спокойно, даже слишком. Мне даже страшно, как спокойна я. Боюсь, что сердце превращается в ледышку». 10 Голубоглазая стеклянная весна. Стук каблучков по мокрому асфальту. Ночами смотрит стылая луна. А днем слепят и млеют солнцем парты. Учиться надоело! Только год, Последний, дотянуть. Распределение. Ее, специалистку, школа ждет В каком-нибудь заброшенном селении. Ну а пока - зубрежка и разбор Чужих уроков, планы и задания, Очередной недолгий разговор У клубного приземистого здания. Он пригласил: «Прекрасное кино!» А после – танцы, вот и все свидание. Но почему-то тяготит оно, И сердце отвращается заранее. Домашний, вежливый и сдержанный мужчина. Он ей простил недавний нервный срыв, Когда вдруг разрыдалась без причины, Самозабвенно, о приличиях забыв. «Что за истерика? Ах, девичьи капризы». Хватило сил сказать ему «Прости». Весна… И голуби теснятся на карнизах. И на свидание не хочется идти. 11 «Пишу дневник. Хочу воспеть подругу. Она, что солнце в небе, всех милей! Мы с Машей доверяем все друг другу, Мы с нею – сестры! Дружба – не разлей! Я без нее отчаянно скучаю. Придет – то бесимся, то ходим в парк гулять. Она из дома письма получает. Читает мне. А мне и не понять, И не представить, как это прекрасно: Иметь родителей, и брата, и сестер! Мечтаю я, быть может и напрасно, Женою зваться с некоторых пор. Вот есть Андрей у Машеньки-подруги. А у меня – приятели, друзья. В моем привычном скучноватом круге Назвать любимым никого нельзя. Не хочется об этом. Сердце ноет. А прочие знакомства – «по рублю»… Вот Маша счастлива и радостно-спокойна. Я не завидую. Я так ее люблю…» 12 Стучат колеса. Летний жаркий вечер В окно вагонное, медовый, залетел. Зашелестел на столике газетой, Взъерошил волосы, запел и засвистел. Стучат колеса. Грохот по мосточкам. Изгибы рек, зеленые луга… У Анны сердце – трепетным листочком Волнуется… То горы, то тайга… Поля… Гречиха розовая, клевер. Деревни, станции. Даль в дымке голубой. На Обь лежит их путь, на Север. То Маша позвала ее с собой. Она – домой. А Анна – в неизвестность. Судьба вмешалась, кажется, сама. Как встретит Машкино семейство, интересно? А впрочем, надо ль голову ломать? Свобода – одиночеству подруга. Вот съездит, погостит – и в город свой. Их с Машей разбросает друг от друга, И Анна – в новую работу, с головой… Уф, эти мысли. Лето! Стук колесный! По коридорам бродят сквозняки. Дух знойный, травяной, покосный, И – стаи рыб на дне большой реки! Тень поезда – по водной светлой глади… В стекле вагонном – отражение лица… Не надо в жизни перемен, не надо… Так бы и ехать, ехать без конца… 13 Низкое небо. Северное лето. Северная небыль, Письма без ответа. Озерки-болота, Вольно серым уткам. Щедрая охота – Счет потерян суткам. Выпадет порошка – Прихвати лукошко: Ягода морошка Сыплется в ладошки. Гнус заснул свирепый До другого лета… 14 Отец добродушного, видимо, нрава. Как же тепло, хорошо у них, право. Мать все хлопочет, словно несушка. Сестры - красавицы и хохотушки. И любопытные Машины сестры: Все задают без умолку вопросы. Не разглядела, каков Павел - брат. Явился с охоты – чумаз, бородат. 15 «Я не привыкла в зеркало глядеться. А тут вцепилась. Серые глаза. Овал лица? Не круглое, как месяц, Но и худым назвать никак нельзя. Цвет челки – русый. Легкие кудряшки. Нормальный нос. Губ уголочки – вниз. Все в норме. Чуть полнее Машки. Я сильная и гибкая, как рысь. Такая, как добыл недавно Павел. Он молчалив, зеленоглаз и худ. Вчера брусники туесок поставил: «Тебе». А сестры тут как тут. Я от отчаянья и счастья замираю, Когда он ясно смотрит на меня. От мысли об отъезде – умираю. Пять дней осталось до немыслимого дня…» 16 «Представить не могла, что так бывает. Люблю я каждой клеточкой его. Любовь моя, чем дальше, прибывает, И больше мне не нужно ничего. Все так стремительно, нежданно разрешилось. Две свадьбы отыграли в один день. Мне платье свадебное второпях пошилось, Родня приехала из дальних деревень. …Маша, похоже, на всех разобиделась. С Андреем уехала, я с ней не увиделась…» 17 На этом обрывается дневник. Закончилась детдомовская эра. Кто предсказал бы Анне в этот миг - Скорбей и радостей какая будет мера… ...Что с Машей дружба навсегда прервется: «Как, Анька, - в роли братовой жены?!»... Ни писем, не приветов не дождется, Живя с сознанием неведомой вины. ...Что мать окажется породы староверов, Из тех, что ковш воды не подадут. Любви свекрови, не теряя веры, Поищет Анна, да напрасен труд. Случится в прорубь провалиться махом, В дом ступит – с подола ручьем вода. Свекровь ей: «Вытри пол, неряха»… Сиротство горькое… И это – навсегда… ...Что будет муж ревнив, характером тяжел… Родятся дочери и сын любимый… Но будет жить она с открытою душой, Людьми востребована, всем необходима.. Увидит внуков, не придется долго ждать… Вдруг заболеет и подастся в церковь дочка, Вначале Анна ее будет осуждать, Но вскоре жизнь сама поставит точку… У Анны голова болела прежде, А тут – диагноз, рухнет мирное житье: «Рак мозга»… Но умрет она в надежде, Что есть кому молиться за нее…
|