Погляжу на эти рожи. Погляжу на этот мир. И мороз ползёт по коже: кто вершит парад и пир.
В регистрации пискну – Боже, поднебесиев Глава, оградите, если можно, человечии права -
Голод ли любовный гложет, ковыряю ли дрова, иль махаю финским ножиком, иль в толпу мечу слова.
Изумляется хрустальная одинокая душа: руки-ноги – не из стали, вроде с телом – кореша.
Вьётся тропка промеж балочек, исчезаючи в луга. Бродит тучка в перевалочку, грудь у тучки велика.
Дождик серенький наклёвывал по кленовому листу. Гражданин не в урну сплёвывал - - в объявлений бересту.
Без вина, совсем «хороший», посиневший битый нос: не хватает дяди грошей, посему плюёт без слёз.
Он знаком мне с прошлого лета на вокзале он живёт, укрывается газетой, над газетами жуёт.
Все газеты он читает, знает рожи все в лицо, положительно считает - не жевать ему мясцо.
Одолжу я дяде ножик, пусть походит он с ножом. Председатель Исполкома, пресса пишет – нынче в коме, был зарезанным бомжом.
21 января 1998 г. С-Петербург
|