Ночью уеду, буду вечно стоять Истуканом на острове Пасхи.
Собран багаж, осталось взять блок сигарет и в дорогу чтиво.
Маленький перекур, глядя в лицо зиме, что-то устала адски.
Мой опустевший дом темной пещерой ежится сиротливо.
Вот и такси, пора, сяду на чемодан перед дальней дорогой,
Только б не зареветь, - плачущий Идол – это смешно, ей богу…

Это ж подарок судьбы, незаслуженный дар – такая вакансия!
Там Язычнице место. Как был проницателен кто-то влиятельный …
Ведь не случайно всю жизнь замирала в священном трансе,
Стоило только Любви коснуться, задеть по касательной.
Своя ли, чужая, - знать не хотела, неважно, какая к дьяволу разница,
Любую тащила в себя, собирала, копила убогая странница.

Девчонкой тянула любовь из глупой куклы в клетчатом платье,
Выросла – стала умней, научилась красть незаметно у незнакомцев.
Грабежом промышляла, воруя у встречных по крохе, по капле,
В темной пещере из краденой искры всю ночь раздувала Солнце.
Так и сидела веками, углями греясь, своих сокровищ на страже,
Не замечая, что вместо дома пещера и руки в саже…

Жертвы меня не искали, не мстили, зачем, ведь им же не было больно,
Только один застукал на черном деле, и не успела отдернуть пальцы.
Ты не сердился совсем, напротив, над убогой готов был сжалиться,
В страхе спугнуть, огрызалась истово, испуганным жалким волчонком.
Пожал плечами, продолжил путь, брезгливо поморщившись,
И не увидел, как из пещеры вдогонку, швыряла свои сокровища.

Разорила сама себя, теперь стоять Истуканом на острове Пасхи.
Собран багаж, осталось взять лишь блок сигарет и в дорогу чтиво.
С собратьями по судьбе никчемную веру свою разделю по-братски.
Мой опустевший дом холодной пещерой ежится сиротливо.
Вот и такси, пора, сяду на чемодан перед дальней дорогой,
Только б не зареветь, - плачущий Идол – это смешно, ей богу…