Этот странник вошел в полуночное синее море
И по лунной тропе в одинокий отправился путь.
Он услышал далекий призыв в голубом ля-миноре, -
Не пытайся бродягу на грешную землю вернуть.

Он по бликам идет, по нехоженым снам Занебесья,
И гитара его, будто эхо в пространствах звучит.
И в согласье с басами кипит, разливается песня,
А у плахи небесной его стерегут палачи.

Он проходит, а нимфы ламбаду танцуют в лагуне,
Поднимается в вечность, а вечность похожа на миг.
Ах, погубят скитальца, погубят невинные лгуньи,
Захлебнется в блаженстве последний восторженный крик.

А пока он идет, разбегаются вечные звезды,
Нагнетает ламбада безудержный чувственный зной,
И сплетаются звуки гармоний в волшебные грозди,
И не думает он к суете возвратиться земной.

Он идет. А палач свой топор приготовил разящий,
И глухой капюшон опустил на стальные глаза -
Это предок его, это рода ревнительный пращур,
Тот, что веское слово обязан и ныне сказать.

Но рассеян скиталец. Палач ему вовсе не страшен -
За собою не знает ни зла, ни какой-то вины,
Из лагуны к нему невозможная нимфа Наташа
Шла, в ламбаде качаясь на тонком луче новизны.

Новизна ощущения терпкой и сладкой тревоги,
И в полнеба глаза, и волос водопад на ветру.
И стояли они на искрящейся лунной дороге,
И струился огонь в единении сомкнутых рук.

Ну, а пращур, вконец изумленный, совсем растерялся
И топор свой напрасный в широкую плаху вогнал,
И руками развел... А на лунной серебряной трассе
Целовались бродяги, небесный презрев трибунал...