Чтоб плоть и чувства смерть не оскорбила и память лет была не проклята', не встану на горбатую могилу в гранитных сапожищах никогда.
Толпятся авторы поэм и эпитафий и ждут, когда их пафос посетит. Один другого ниже и картавей, галдят и примеряют скорбный вид.
Печаль лица украсили цветами, на холм легли скорбящие венки. Вокруг срока покойники мотали, а кости зеков грызли червяки.
Соседи все достойнейшие люди и каждый чтим, любим и не забыт. Былые распри вспоминать не будем, - смерть всё равно стрелять не разрешит.
В гробу не мёд, но лучше, чем на нарах и рядом Бог, он, если что, спасёт. Не суетясь, начну я мемуары в тиши пописывать про то про сё.
Про жёлтые блестящие ботинки, - брат ныл, а я стонал, таская их. Как пирожок ломали "посрединке", - делили ад мы райский на двоих.
Про драки, месть, пробоины и шрамы, про дам и вкус дешёвого вина. О том, как рано начал жить без мамы и бесконечность жизни сочтена.
Про то про сё успею, но верхами удастся описать, как в море твердь нащупывал вот этими ногами и понял - мне во сне не умереть.
Ещё припомню, как стояли в стенке среди зимы давно минувших дней, - стучали зубы, вторили коленки и, как с лица предательски бледнел.
Зовёт на рюмку чая только юность, жалеет, наливает от души. В преклонную и зрелую не сунусь, хоть кол на старом черепе теши.
Здесь всё, как там, где юность пролетела и не осталось больше ни шиша и разница лишь в том, что мёрзнет тело и рвётся вон ко всем чертям душа.
|