Морось – бесконечная пластинка,
муторная музыка тоски –
капает на наши палестины
нудный усыпляющий токсин.
Серый фон февральских ид (окстись)
обесцветил небо – обессинил
полотно лазурных абиссиний –
скуку навела сырая кисть:
день – эскиз за калькой, ночь – ни зги.
Лишь фонарь изрядным апельсином
(мёда насосался как москит) –
сок янтарный со стальной лесины
льёт, рассыпав искрами слезинок,
по ветвям безлистым сирых ив.
Ивы плачут, руки перевив –
обречённо, писано бессильно.

Блюз непросыхающего стиля,
до кости докапавший мотив –
кру́жится, скулит бездомной псиной,
времена и рубежи сместив.
Где я? Кто я? Перехожий скиф? –
вслед иным иду сквозь мару. В спину
кто-то дышит. Степь осилю – сгину,
строк на ветер недоговорив.
Что оставлю на дороге? Миф?
Сотню строчек мимолётных? Гимны –
переборы кровеносных рифм?
Но, скажи – останется ли с ними
имя набиравшего их, имя?
Помнят ли полынь и ковыли,
кто слагал напевы о любви,
проходя степной дорогой мимо?

02.02.2020