На воспалённом небе рваной раной
дымился облаков багровый кокон.
Играли дети в высохшем фонтане.
Оплавился туманом знойный день.
Луны обсидиановая тень
бельмом затмила солнечное око.

А девочка играла на свирели,
слепая, на распятье перекрёстка.
Но пламенем сапфировым горели
глаза кристально-ясной чистоты.
Она могла творить из пустоты
своих мелодий зыбкие наброски.

Горгульи сетью трещин покрываясь,
слетали с крыш, кружили над домами.
И двигалась процессия чумная,
за нею шут кривлялся и скакал.
Прельстившись медным звоном колпака,
калека ныл и ползал под ногами.

А девочка, нахмурилась, играя.
Застряли в горле красные акриды.
Не вырвалась стрекочущая стая
взбешённым легионом саранчи.
{О, пятый Ангел, с кротостью молчи.
Ты должен контролировать свой выдох}.

В торговый храм, сияя, приглашали
витринные вульгарные мадонны,
толкались и шумели горожане
на пёстрой карусели распродаж.
И выполнялась их любая блажь
в обмен на шелестящие иконы.

Метался град на каменную площадь,
кристальной крошкой улица блестела.
А девочка в толпе брела на ощупь,
глумилась вслед картавая гармонь.
Касалась чья-то потная ладонь
её волос и ангельского тела.

Крутились в небе чёртовы колёса,
ложились тени спицами на темя,
Архангел Михаил многоголосо
вещал над ней, раскрыв небесный зев:
Ты должен контролировать свой гнев!
О, пятый Ангел, стой… ещё не время.