Он был напарником моим. Немного странный, неуклюжий, Порой задумавшись, один Он цепенел, но не на службе.
В разведку шёл совсем другой: Подтянут, собран, осторожен – И письма не писал домой, Семья под немцами, возможно.
Он был закрыт и молчалив И раздражал меня безмерно. Я упрекал его: «Чванлив, Такой не станет другом верным!»
А он в ответ смотрел насквозь, Как будто я стеклянный, что ли. Эх, кабы не война, нашлось Других помощников поболе.
Конечно, у него друзей Не появилось за всё время, Что мы шагали меж полей, Забывших пахаря и семя.
Потом случился этот бой И на меня шли сразу двое, Он вдруг метнулся и собой Закрыл меня и умер стоя.
А я живу и до сих пор Всё вижу вспышки автоматов И смерть, летящую в упор В бойца под грязным маскхалатом.
Я был придирчивый и злой, Считал себя лихим умельцем, А он меня закрыл собой, Вобрав свинец горячим сердцем.
Мне кажется, что это я Лежу под тем крестом сосновым, И мы с ним братья, не друзья, И вижу его снова, снова…
Мы с ним на пару и в Берлин Могли дойти по ходу будней. Не он, а я теперь один – Он встал под пули без раздумий.
Я силу в нём не разглядел, Тот настоящий крепкий стержень, Бросал который за предел Богатырей российских прежних.
И не забыть прощальный залп И нас перед могилой строем. Я ничего о нём не знал, А парень этот был героем.
|