-Посвящается Канторовичу-щёткину-
Когда солнце родное не греет И страшат стены местной тюрьмы, Алкашом могут стать и евреи: Бытиё доведёт до сумы, Барматухой подавит зов предков, Уничтожит задатки ума, Так случается в жизни не редко, Когда люди теряют дома…
Как такие чудовищны сцены! Кто страдальца батяня и мать? Он с какого Иуды колена? Где себя так успел истаскать?
Строил раньше большие надежды… Где же нажитый им капитал? Смотрят в рот лишь на сайте невежды, А ведь в школе стишки сочинял!
Соплеменники в Кремль снова едут, Раньше дверь открывали ногой, А у Щёткина - старые кеды, Пьёт «палёнку» как форменный «гой»… Лезет утром, идя «на работу», В свой отпущенный мусорный бак, Подавляя «червивкой» икоту, Выбирая фуфайку «за так»…
Это маска ли, родичей гены, Образ жизни, а, может, злой рок? Он с какого Иуды колена? Для еврея – тяжёлый урок, Что нельзя пить и с горечи часто, Предложениям вняв Сатаны, Не искать смысл жизни напрасно По подвалам канадской страны.
А расстался бы с «выданной» нишей, Сделал фото и паспорт сменил, Обзавёлся израильской крышей, Свет, глядишь, стал и Щёткину мил, Стал питаться кошерною пищей, Ввел супругу-красавицу в дом, Позабыл, что когда-то был нищим, Что сосед обзывался «жидом»!
А родные почувствовав гены, Не жалея для родича сил, Свежей кровью наполнились б вены, Щёткин вмиг Губермана затмил!
Чувств благих не проснулось – не пишет, Щёткин паспорт давно потерял, Нет над буйной головушкой крыши, От подвалов несчастный устал….
Сердце нежное горестно стонет, Далеко слишком родный народ, На «чужбине» нанюхался вони, И земля-мать сыра уже ждёт…
Смотрит лишь на затёртую карту, Где краснеет Израиль родной, А ведь мог не лишиться азарта И субботу иметь выходной!
|