Испорчен мой почерк, как, впрочем, и почки, и печень. Испачкан изношен, искрикан, исстрочен, истрачен. И лечат, и лечат, и лечат, и лечат, и лечат То отче, то порча, а, значит, им нечем, а значит, Не строчки на белом всю осень - дороги и лужи. Меж рёбер в пробелах таблетки, чернила и рвота. Всё хуже и хуже, и хуже, и хуже, и хуже, И „плюйся“ и „тужься“ и „ну же“ , и дружно - а вот вам!
Ты помнишь закаты, восходы и титры в начале? На эти уклоны размытых дорожных обочин Роняли с высоких вороньих, промерзлых причалов Веснушки, веснушки. Ты помнишь веснушки, а, впрочем, Не стоит, оставим. Я мёрзну в телесной блокаде, В глубоких притонах. Обложен, обношен, обстрижен. Давно уже сняты восходы, закаты с прокатов, и рвутся под ливнем на лавках табачных афиши.
Всю влагу выводит из кожи, все камни, все соли. Разбиты все окна, все двери, все тюрьмы, все склепы. Вывозят вагоны за город смешных и весёлых, и тонут в тоннелях, и гаснут, и глохнут, и слепнут. И мокро, и сыро, и серо, и страшно, и тошно, Стоят карусели, стоят карусели, и пустошь. По скверам, по паркам, летают и липнут к подошвам веснушки мальчишек, которых обратно не впустят.
|