1.

Вся жизнь земная – вызов Богу,
но сочинён исход дуэли,
и у войны, как и у мира,
нет шансов что-то изменить.

Нет шансов, но и нет желанья,
поскольку каждый помнит Тайну,
которая - в глубинах точки,
(и алая на ней печать),

В глубинах иносозерцанья
непознаваемого Нечто,
что плещется в любом стакане
солёной участи людской.

2.

Изгоям духа хлеба не хватает,
и зрелища их – красные на чёрном,
где жизни соль несётся по сосудам
вампирскому безумию навстречу,
и запах человечины палёной
их ноздри содроганием томит.

Языческое жертвоприношенье –
война застряла в «игрек»-хромосоме.
Язык войны – раздвоенное жало –
змеиное - и кролики готовы,
«всегда готовы!» стройными рядами –
закланными рядами убывать.

И не уйти из замкнутого круга,
кормя собой дурную бесконечность,
и всякий бунт – лишь отзвук люциферов –
лишь реплика на поводке коротком,
возможен потому лишь, что попущен, -
слагаемое формулы живой.

А формуле, как истой наркоманке,
всё больше надо пенящейся крови -
всё больше, больше ужаса и боли,
пока в межгалактическом экстазе
чудовище не лопнет, содрагаясь,
в конвульсиях предсмертных родовых.

И в тот же миг сверхновое безумье
из бешенного жертвенного чрева –
число восстанет новым вурдалаком,
и есть попросит новая матрёшка,
причмокивая красными губами,
и кролики построятся в ряды.

3.

И жертвы все, и все друг другу смерть –
вот сумрачная формула бессмертья.
И будет биться, разбиваясь, разум
о Вечности гранёные колени,
а по коленям поколенья кровью
стекать и запекаться смертью чёрной,
и новые матрёшки матереть.
И жертвы все, и все друг другу смерть…

15.02.07