Не дланию дарящею бодрит,
а одуряет желчи течью
диск солнца — бел и зол его зенит.
Каленый горизонта венчик,

печати Каиновой окоем,
предел терпенья медью метит —
так может бередить греха клеймом
кощунство лишь хулы посмертной.

С утра уже заря изнурена
сладчайшей жаждой кровной мести,
к полудню жертва уж принесена,
а вечер покаянья песнью

раскаянье раскатит — духота:
на запредельной ноте зыком
оглушит нас проклятья немота
на дне испуга безъязыком.

И долго будет беспредел ночной
раскалывать битьём цикадным
беспомощную скорлупу висков,
и будет память падать камнем.

Не счесть Горыныча гори-голов:
богатырям ли теней сладить
с усладой, колдовством берущей плоть,
с усладой млеть, слабеть пред Ладой.

Растеребив осиный нрав страстей,
языческим быльём ломая
колени целомудрия росе,
калеча девственность прохлады,

куражится кромешным адом зной,
потехе жара не преграда
моленья, сброшенного в сухостой,
предавшегося гладу сада.

Де Садом падает на грудь берез
запретного плода досада —
в угаре ветра столько юных грез
лелеют старческий упадок.