Чердачный лаз беззубо приоткрыт,
На вдохе – пыль, укутанная в запах.
На деревянных заскорузлых лапах
Уснувший в полумраке гоминид,
Чей череп черепичной чередой,
С отвесным лбом и плоскостями скатов
Воздвигнут на костях мауэрлатов,
Наполнен пресноватой духотой.

Когда глаза освоят полумрак,
Заметишь ос висящие ковчеги,
Пещерных тел паучьи перебеги,
Засушенных цветов архипелаг,
Гирлянды одряхлевших паутин,
Испитых мух седые оболочки,
Предсмертные зачёркнутые строчки
В прорехах, окружающих хитин,
Мышиный троп, завитый бечевой,
Пугливый свет, стоящий на коленях,
Мятущийся пылинками вселенных,
Уткнувшийся в оконце головой.

Оконцево стекло покрыто мгой,
Его ладонь преклонна и волниста,
Как выцветший листок имажиниста,
Написанный нетвёрдою рукой.
А дальше, меж худеющих досок,
Похожих на сплочённое дреколье,
Застывших смол толчёное стеколье,
Сквозняк, небрежно лижущий висок.

Недолго простоишь в его плену,
Опутанный собой, как паутиной,
Задумывая тактику с рутиной,
Пока не пересмотришь тишину,

Пока чердак не сложится гюрзой,
Пока его жильцы, на вечность падки,
Не разнесут паучии повадки
По душам, возвращённым в мезозой,
Пока ещё того не видит взгляд,
Что брезжится в тумане поколений,

Но мне-то что, мне нужен банный веник,
Беру его и ухожу назад.