Английских книг осталась груда,
и пара сирых птичьих тел
по клетке скачет, и посуда
носки и мыло, не успел
собрать в больницу сумку эту,
небрежно бросил на буфет…
И вот лежит беды примета
там столько долгих зим и лет.
Бывало, встречи, точно шквалы,
бодрили жадные умы.
Ты объяснял мне интегралы,
а я – творенья Паламы.
И так казались мимолетны
свиданья редких вечеров…
А если б мог бесповоротно
вернуться под родимый кров,
была бы мягче наша мама,
спокойней, тише и нежней,
не столь несдержанна, упряма,
имела много бы детей.
И дом построили на даче
с тобой гораздо мы скорей.
Зима, а он – смотрю и плачу –
еще без окон и дверей.
Так мало прожил ты на свете –
домашний, добрый и простой.
В твоем я ныне кабинете
обосновался на постой,
сижу, кропаю эти строки,
кладу их – бревна для моста,
где мы сойдемся одиноки
на глади белого листа.