(По мотивам рассказа К. Паустовского)

Война, оккупация, рижское «гетто»…
Забыть невозможно сегодня об этом.
Про ад рукотворный, расстрелы за городом
И слезы детей, умирающих с голода.

Но все же, не зря говорят, что война -
Кому-то война, а кому «мать родна».
На горе людском в завоеванной Риге
Карманы свои набивали барыги.
Один мой сосед, чья душа без просвета,
Решил поднажиться на жителях «гетто».
Умишком своим пораскинул немножко
И быстро смекнул - за простую картошку
Ему отдадут, изможденные голодом,
Все ценные вещи, а, может, и золото.

Он ночью поехал с картошкою в «гетто»,
Хотя понимал – вход в него под запретом.
Дорогу в тот ад охранял часовой,
Но взятку давать хитрецу не впервой,
Ведь людям дурным разговоров не надо –
Друг друга понять могут с первого взгляда.
…Взяв деньги, смеялся над ним часовой:
«Глупец! Ты вернешься с картошкой домой,
Тебе не дадут даже самую малость -
У них уж давно ничего не осталось».

Но жаждой наживы, как прежде, влекомый,
Торговец подъехал к ближайшему дому.
Его окружили голодные люди…
Такое он вряд ли когда-то забудет!
Несчастные, словно застыли в молчанье,
В безумных глазах были боль и отчаяние!
И только одна, прижимая малышку,
Качала ее и стонала чуть слышно.
Взглянув, он почувствовал ужас и страх:
Ребенок был мертв у нее на руках!

Бедняга, наверно, испытывал шок…
Сжав зубы, он сбросил с повозки мешок,
А следом еще… и четвертый… и пятый…
«А дети-то, дети-то, в чем виноваты?!-
Твердил он и с гневом сжимал кулаки, -
Быстрее детей своих прячьте в мешки!
Пока еще ночь не достигла рассвета,
Я вывезу их из проклятого гетто!»

Упав на колени в осеннюю слякоть,
Детишек в мешки стали женщины прятать.
Навеки прощаясь, целуя их лица,
Молили не плакать и не шевелиться.

Когда погрузили детей на телегу,
Все было готово к ночному побегу.
Стараясь уехать как можно скорей,
Возница сильнее стегнул лошадей…
За Тукумс, в леса, под покровом тумана,
Он вывез детей и отдал партизанам.

Вернувшись домой, рассказал мне про это…
Другим человеком он стал после «гетто».