Твой грозный гром – известный пустолайка.
Я подошла – он тихо лижет руки.
Я не хозяйка,
Я ушла от скуки
В другую скуку, старшую.
Пока
Мне строго наказали быть живой и ветреной.
- Так лучше?
- Ничего…
И нечего, распихивая тучи,
Сверлить меня прозрачной синевой.

А ниже тлен и пыль.
Ты смоешь пыль,
Чтоб то лицо найти среди толпы,
Что станет мысли верною оправой?
И небеса в ответ на мой каприз,
Обычно извергаясь сверху вниз,
Развергнутся однажды слева вправо
И выпустят крупинки снежной манны,
Что закружатся
С нами
Над домами,
Прилипнув крошкой к сладости греха…

Ты помнишь?
Я умру.
Наверняка.
Не вывернуться мне из цепких рук
Насильственного вечного покоя…
Ему пока достались эти двое,
Что не успели спрятаться в стихах:
Тот ослик в мягких тапочках, что тащит
Пуд гари за сбежавшим молоком
И мой журавлик, клину вслед смотрящий –
Послед живородящих облаков.

Иду тебя искать. Считай до трех.
Твой старший гром... он тоже пустобрех.