Дождливо-ледяной слюной
ноябрь сковал уют.
Дороги снега ждут. Глаза от сна прорежет…
И серость подытожив,
полуденный художник
найдёт в душе приют
сомнениям, надеждам.
В аромалампе – розмарин;
увядшей розы плач
к стеклу прильнёт, будто к сосцу.
Ночной гуляка-пилигрим
в окне плетётся мрачно,
ноябрьским дыханьем сбитый с ног.
Морщинки по лицу –
как стен промокших роспись.
По небу облако скользит,
скорей сказать, скребёт, и с ним –
тяжёлый сладкий воздух
питает грудь. Здесь всюду ждут –
в ветвях переплетаясь
пустым зрачком, как пленом сна –
предвестия распада,
пришествия зимы,
горящий лёд ладоней, и белый нежный дым
под воспаленным ветром.
Здесь всюду в окнах млечных,
от чада запотевших,
рисунок стержнем пальца
и подписи мираж –
терпите люди, скоро лето…
Ночь, сквозь похмелье грязных туч,
растопит воск, зажжет свечу;
и солнце, потеряв следы,
потупит взгляд, неся в кабак,
как самый верный грешник,
последний золотой свой луч,
последнюю мечту…