Ощетинился волнами стрижеными
матёрый кабан-секач:
у Булака – артист камаловский,
у Кремля – циркач,
в междуречье казанском
фонтанов надевший хламиду,
омывающий Пирамиду.

Чрез Романовский перешеек
фонарём глядит
на Колхозный рынок.
Петропавловским князем,
Кул-шарифским шейхом
во тьму икринок
проницает свет с куполов голубых и высоких башен, –
ах, израненный зверь,
до чего ж ты страшен!

От бензиновых выхлопов
дохнет свирепый рык,
и святыми слезами небесными
переполнившийся арык –
человеков, заблудших в осиянии дня,
(аж в трамваях тряских!), –
окропляет ряской.

И «Алтыном» впивается в небо
отблеск торговых рядов:
столько синего-синего хлеба
вековых городов
не увидит, пожалуй,
ни один гидролог-историк –
на клыках новостроек.

Не буди же гребками
старого славного вепря –
ты лишь жёлудь в плывущем свинце,
от июньского ветра
так случайно сорвавшийся
с ветки метро на «Кольце»…