Строю стих свой, как памятник, осознавши себя наконец, твоей доброй памяти мой, при жизни не очень счастливый отец.
Знаю: высокомерие, а порой мой неумный снобизм подрывали доверие в бытия твоего реализм.
Ты рассказывал разное. Я, не слушая, хлопал ушами. А теперь я себя, не празднуя, величаю дурными словами.
Это тяжко – каяться в старости в заблужденьях не только юности. Но уже от душевной усталости в голове нет былой заумности.
Есть лишь разочарование. Не прожитым и сделанным, а в накопленном знании – пятнами белыми.
* В этих строчках моё покаяние. Если можешь, оттуда прости. Суть: «Большое на расстоянии лучше видится» – я постиг.
И не вижу теперь раздвоенность между сущностью комсомольца, ненавидевшего успокоенность местечкового богомольца,
и юнцом, что в бегах в Палестину, сионистской идеи ради.
Биография: ты скотину в девять пас у чужого дяди. От семьи, от родных оторванный, ты в двенадцать – на ткацкой фабрике. Революцией околдованный брал историю сам за жабры ты.
Книги, встречи, рабфак, дискуссии… Жизнь эпохи тебя ковала. Но три года тюрьмы – не экскурсия, жернова Беломорканала.
Говорил ты: «Спасибо язве!» – жизнь она тебе сохранила. Мог понять пацаном я разве, где в словах твоих смысл и сила?
О вождях иногда в полслова ты говаривал иносказательно. А к Истории Партии, новой, относился совсем отрицательно.
Я, прямой и тупой как дышло, был воспитан на песнях о Сталине. И не мог я понять – как вышло, что идейно разными стали мы.
И взрослея, тебя слушая, я не слышал твоих сентенций. … Почему затыкал я уши? Почему было чёрствым сердце?
Мы росли под влиянием матери. Ты всегда был чуть-чуть в сторонке.
«Фантазёр, неудачник, тапер» – ты, затерявшийся в жизненной гонке.
Этот образ был так навязан нам, что реальностью стал в сознании. И обрадован я несказанно, что расстаться с ним в состоянии.
Здесь, под небом святого Израиля подсознательно вижу картины те, что видел ты сердцем израненным, не достигнув своей Палестины.
И прошу у тебя прощения.
Только в старости, если умны, через тернии и терпение понимают отцов сыны.
* Стих построил, как памятник, осознавши себя наконец, я твоей доброй памяти, мой, при жизни не очень счастливый, отец
|