Катится строчка за строчкой. Ждет читатель, Дышит в спину, нетерпеливо ворчит, Брызжет слюной, вырывает лист, некстати Всхлипывает, скулит без всяких причин.
Листы, затопив словами, в темной обложке, Бутылочной их швыряю чИтарю в пасть. Он жадно глотает бестселлер – снов окрошку, Восторженно мне рукоплещет. Громко, всласть
Он ревет всю ночь. Я поклоннику шлю поклоны, За внимание благодарю его впотьмах. Он протягивает ко мне с шумом руки-волны, Умоляет меня,- он жаждет еще письма...
Пятница. Смуглый, косматый, нагло скалясь, Приперся в пещеру критик, - меня терзать. Эхом размазывал он меня по скалам, Словом травил, так ядом жалит гюрза.
Он утверждал, что я - графоман пропащий,- застряв на острове, крабам, китам пишу. С таким же успехом можно карябать в ящик, Или сыграть в него под вечерний шум.
«Ах ты, змеюка!» - и за тесак схватившись, Критику я преподал экспресс-урок, Отомстил с лихвой за письма, романы и вирши. Но что за... Резко боль пробуравила бок.
Пятница сгинул, пропал в багряной дымке. Я вслед за ним исчезал. И свет – слабел. «Я - не Пятница!» - некто вдруг крикнул дико. «Браво!» - рукоплескал океан... себе.
|