Где-то вечер угрюм, где-то в старый изюм
превратилось лицо и забытый костюм
будет в пору без споров о нужных расцветках.
В скромной комнатке там, где иконы в углах,
Гроб хозяином станет на твёрдых ногах
на двух табуретках.
Кто-то будет шептать, кто-то будет рыдать.
Кто-то будет церковной молитве внимать,
что бормочет священник печально кадило качая.
Не ходок по воде этот поп книгочей,
Оттого не имеет надёжных ключей
от небесного рая.
Отпевается раб, божий сан - голытьба.
Круг замкнулся и кончилась вовсе хотьба
по суровому чудному миру родному.
Поплывёт по реке человеческих рук,
В этом чёлне древесном, не делая крюк
к последнему дому.
Поминальная тишь окружила столы.
Самогон обжигает щербатые рты.
После пятой забыта причина застолья.
Этих слов кружева, этих слов перегной,
И уж разницы нет между жизнью земной
и небесной юдолью.