Ритмика не нова,
размер тож не мной придуман,
и общие, в общем, слова
штампую я, как придурок.

Но всё ж сквозь меня прошли
они, истрепав мне душу.
В них боль разорённой земли,
что так же, как в детстве, душит.

… Одежды и обуви нет:
беженцы – мы, как нищие.
Не жизнь, а ужасный бред!
Как существуем без пищи мы,
без веры в возможность побед?

Это сейчас во сне
явственно отштамповано.
И всякие штампы во мне
реальностью обоснованы.

«Великое горе народное»,
«трагедия поколения»,
«детство моё голодное» –
не штампы в стихотворении.

Было всё это! Было!
И заштампованы в памяти.
Это сегодня постылы
попрошайки на паперти:
отбреют изящно и сразу,
если мелочь подать захочешь.

В ту пору штампованной фразы:
«Подайте хлеба кусочек!» –
беспризорники и музыканты,
голодные все, не чурались:
ожидались единые кранты,
и выжить люди старались
и клянчили подаяния
заученными словами.

Страшными изваяниями
те штампы сегодня над нами.
Но всё ж в респектабельных буднях
можно о многом судачить.
Однако, право, паскудно
мысль чью-то переиначить
и выдать её за штамповку,
изделие ширпотреба.
А сам-то ещё – заготовка,
а может, и ею не был.