Не на “тату”, глаза в глаза смотри.
Картинка-ложь, содрал бы с кожей,
а “сердца” нет и даже пузыри
исчезли. Ангел, мне дороже
вон тот, который тянет тетиву,
ночами по лицу крылами,
в строфу расплёскивая синеву
глаз, бьёт моими же словами,
в строке клише полощет “кровь-любовь”,
толпе рифмуя “слёзы-росы”,
краснея этим до корней зубов
и набивает в папиросы
“любовь Мари к Хуану”. И растёт
определивши по приметам,
что не поэт, а только рифмоплёт,
сомнение. Убить за это!?

Вот здесь меж нами “сердце” быть должно,
не то, что мышца, то невинно,
как фотошопа “скальпель” (не смешно ль?)
кромсает грудь наполовину,
так зажигалкой ночью жёг. Язык
её по контору сердечко
лизал. К жестокости давно привык,
но плакал Ангел над колечком,
когда венчальное сжигал. И вкрик....

Не на “тату”, в глаза мои смотри
без “иннервации” во взоре.
Я научился плакать в тридцать три
и не свиваться в гнёзда в сорок.