I Ты всё-таки была со мной в тот миг, Когда бесились местные конторы, Когда боролся с ветром грузовик… Бессильны были крылья и моторы. Я так хотел бы улететь к тебе! Но как хотел – мне так не улеталось. Был гололёд, и я сидел в избе. И чувствовал смертельную усталость. Но ветры века! Веки чуть сомкнул – Почувствовал их грозное предвестье. Поэтому, наверно, не заснул. И вышел. И представил, что мы вместе. И начиналось наших душ слиянье… Когда тебе выдумывал сиянье. II Когда тебе выдумывал сиянье… Казалось мне, что в космос в этот час Шёл парусник, которому заранее Судьбой на гибель выдан был приказ. Канаты разрывались световые. И паруса, на миллионы лет Рассчитанные – будто бы живые! - Сгорали чуть помедленней комет. Цвели цветы прощальные на небе… Так холодна и бессердечна ночь! Всё, что придумал, - обратилось в небыль. Никто, никто… Ничем не мог помочь! И пропадал в безмолвии мой крик… И снова твой в ночи являлся лик! III И снова твой в ночи являлся лик. И становилось мне намного легче. Я в снах своих к тебе такой привык. И даже взгляд твой сердце снова лечит. … Придумывал сияние не так… Нет у меня для этого сноровки. Никто не смог бы сосчитать собак В тот день у аэропортовской столовки. Когда поднялся ночью самолёт, То первая звезда ко мне скатилась. А от колёс так отрывался лёд, Как от тебя – ко мне впервые милость. И в воздухе замёрзло: «До свиданья»… Смешались времена и расстоянья. IY Смешались времена и расстоянья. Шёл ветер, как ходил он в старину… Гудел и шёл, не требуя признанья. И задевал всего одну струну, Которая вела возможно к сердцу, Она от сердца может быть, вела… «Как я не знал что где-то по-соседству Ты без меня, любимая, жила…» Лучами звёзды синие кололись. И гасли. И рождались в вышине. Но верилось, что вычислю я скорость, Свиданья предназначенного мне. Небесным всё освещено огнём – Сиянье северное – слышал лишь о нём…
Y Сиянье северное – слышал лишь о нём. Но довелось и мне его увидеть. Ту ночь могу считать счастливым днём. Судьба меня не думала обидеть. Не зря себе твердил: «Ты потерпи. Ещё придут назначенные сроки…» Фантазии весёлый серпантин Менял мой почерк и менял мне строки. И буквой «Т» пластался самолёт – По тундре и по стёклышкам озёрным. Был мой полёт – безвестнейший полёт Навстречу нашим чувствам беспризорным. О них у нас никто нигде не спросит… А в эту ночь стоял я на откосе…
YI А в эту ночь стоял я на откосе. Но мыслями опять летел к тебе. И время мимолётное относит Счастливый этот случай к ворожбе. Хотя про нас цыганки не гадали И дело, может быть, совсем не в том, Что есть ещё гадалки и вокзалы, Которые нам встретятся потом. Я в эту ночь стоял на том откосе, Где звал тебя – и удивился бы, Узнав тогда, что кто-то позже спросит: « Вы верите в причуды ворожбы?» Я верю в чудо. Место знаю в нём, Где краски изнутри горят огнём.
YII Где краски изнутри горят огнём. Спроси меня теперь, где эти краски? И может, кто-то вдруг меня кольнёт: «Мол, эти краски – попросту из сказки»… Что для меня лукавая молва? Когда так ярко, солнечно и зримо В тот час от них внизу цвела трава! – Но это всё – увы! – неповторимо. И на откос тот больше не взойти… Вновь голос стюардессы: «Пассажиры…» Остановиться бы на полпути, Пойти в разлад с привычным этим миром. Любовь – понятие, что в сердце носят, Художника и музыканта просят.
YIII Художника и музыканта просят Те чувства… Но когда они вдали, По небу треугольники их носит… Они молчат, они не журавли. И я летел, как не летают птицы. Хоть высоко летел я над землёй – Мне захотелось вдруг остановиться, Но знал: земля расправится со мной. И я летел, и знал, и твёрдо верил, Когда сто рек преодолев в пути, Я опущусь на тот счастливый берег, Чтоб в первый раз опять тебя найти. Сиянье чудом кажется пока И лепестком гигантского цветка.
IX И лепестком гигантского цветка Меня от солнца жаркого прикроют. Но я лечу. Я северный пока, А упаду – то не в цветах зароют… В унылых, подготовленных к зиме, В болотах тех, что обметала стужа, И не найдётся горестных примет, Но я тебе в то время так был нужен! И охраняла вера в жизнь мою – На грани нашей жизни не бессмертной, Когда и где, в каком ещё краю, Мне стать величиною столь заметной? Со мной в тот рейс бессмертие летало – Над всем Таймыром небо трепетало…
X Над всем Таймыром небо трепетало… Но я успел сменить те небеса. И подо мной так долго пролетали Зелёные и жёлтые леса. А что же было в замерзавшем крае? В тот самый час я был в другом краю. Сиянье начиналось там – я знаю. И всё-таки его не узнаю! На снимках, на картинках и в рассказах Сияние совсем не схоже с тем, В котором видел я всю землю разом, Но я на ней не видел хризантем. Но лепестки ужасного цветка – Сиянье из немого далека.
XI Сиянье из немого далека… От звёздных войн хочу, чтоб не возникло. Земля, Земля, ты так невелика! Не может быть, чтоб к войнам ты привыкла! Не может быть, чтоб сыновья твои Сиянье солнца от тебя закрыли. И тайн твоих от них не утаить. Как после смерти, всё поперерыли. Мысль, как кошмар, окончилась на том… И было небо хоть черно, но чисто! И втягивались облака винтом… И мой сосед не в меру был речистым. И зарево над миром расцвело, Лилось, сверкало – мощью потрясало…
XII Лилось, сверкало – мощью потрясало, Не оставляя тени за собой, И я подумал: «Как нам было мало, Как много было выдано судьбой!» Всё так… Полёт и грусть витали рядом… Пристроившись на кончике крыла, Светилась нежность грозовым разрядом. Я рассмеялся – наступила мгла! Лишь сигарета, словно земляника, Во тьме светилась… И казалось мне, Что нежность сквозь одежды вдруг проникла За пазуху, где место для камней. Когда я оказался на земле, То в свете я стоял, то вновь во мгле.
XIII То в свете я стоял, то вновь во мгле. И никакого не свершилось чуда. Ещё в моей руке окурок тлел… Уже очередной была запруда… Я всё ещё переживал полёт. Предчувствовал свиданья неизбежность. Вновь на Таймыр сбирался самолёт. В обратный путь моя спешила нежность. Которая, казалось бы, с крыла Могла ко мне сойти – так путь короток… Меня дорога торная вела Средь чемоданов, рюкзаков, коробок. В корысти не замечен, и не в зле Перед тобой на «горестной земле».
XIY Перед тобой на «горестной земле» Переживаю, хоть предвидел встречу. Ты расскажи про шелест тополей, А я тебе на твой рассказ отвечу. Что тополиный пух, как белый снег… Об этом знают все – и ты, конечно, Что снег звенит. Звенит, почти как смех, Что от снегов сиянье будет вечным! Из тех краёв, откуда улетел, Я так и не привёз тебе сиянье… Я лишь узнал, как снег бывает бел, Как там скрипеть - могли скрипеть бы сани. Но всё равно я главное постиг: Ты всё-таки была со мной в тот миг…
XY Ты всё-таки была со мной в тот миг, Когда тебе выдумывал сиянье. И снова твой в ночи являлся лик… Смешались времена и расстоянья. Сиянье северное – слышал лишь о нём. А в эту ночь стоял я на откосе, Где краски изнутри горят огнём, Художника и музыканта просят. И лепестком гигантского цветка Над всем Таймыром небо трепетало… Сиянье из немого далека Лилось, сверкало – мощью потрясало. То в свете я стоял, то вновь во мгле Перед тобой на «горестной земле».
|