Гробик с сосновых досок. Тряпичное тело. Два метра, окончена канитель. Душа, словно птица, глядит на постель несмело, её голосок – переливчатая капель.
Противны ей похороны, панихиды, скачет по веткам красных рябинных кустов, лишь в изумлении, не скрывая обиды, смотрит на землю среди остальных крестов.
Так птичка на птичку смотрит, когда подруга трепещет, сломанной лапкой, в бессилии взлететь. Так собирают покойника старые вещи, стараясь на фото покойного не смотреть.
Проходишь по комнатам, там, где дышали люди, розетка из стенки шнуром провисает голым, радио здесь играло, в розеточном блюде крики, слышны болельщики, шум футбола.
Я вынимаю постельное бельё из шкапа, я отставляю в сторону ботинки, штампик «ЛОМО» - на белье, от ночного храпа веером опадают со стен картинки.
Надо б уйти, приближение к чужой эпохе может закончиться плохо, меня увидели, книги скосились, утробно, с шипящим вздохом, дёргаются из подстраничной обители.
- От чего уходишь, останься?! - расскажем о поколении, как Арманд кружилась с Керенским в праздничном вальсе, о Сталине расскажем, о дедушке грозном Ленине, о Государе расскажем, послевоенном фарсе…
Тряпичное тело выходит ко мне из могилы, смотрит молча недобрым тяжёлым взглядом, вилка его у меня, и жёлтые жилы вздулись на лбу у него забродившим ядом.
Бежать, бежать - не стоит играться со временем, уходить надо молча, не оборачиваясь, сразу. Только - удар со спины, то - в безумном волнении мы обронили на пол китайскую вазу.
19 ноября 2009 г. С-Петербург
|