И присыплет снежком, как пригоршнями землю в могилку,
Раны слабого сердца во тьме загрудинной глуши.
И забудется боль, и замёрзнет она, как вода в морозилке,
И пристынет печаль языком к железяке остывшей души!

И теплом подышать на прилипшую плоть позабудет,
Тот, кто крест мой тащил, кандалами звеня и ругаясь к последней черте.
Всё, что было у нас, всё, что есть и всё то, что, навряд ли, но будет –
В глупой чёрточке между двух чисел на мраморной или гранитной плите.

Вдоль колючих оград, вмазав сто пятьдесят и рыдания спрятать не в силах,
Будет кто-то слезу утирать и давиться рассолом из-под огурцов …
Вакханалии хмурых и нищих детей на не очень прилично богатых могилах,
Будет радовать глаз буйной сытостью оголодавших птенцов!

И очнётся мой дух, перепаханный мной и лопатой.
Дико взвоет по-волчьи, молитву свою сочинив.
И стирая с себя кровь и пот, грязь и похоть куском стекловаты,
Будет биться в экстазе, читая под рэп этот речитатив.

Пронесите мой крест в моих детях крестах! Вот награда!
А не деньги и слава, здоровье и творческий пыл …
Мне бы только, чтоб дочка не плакала больше, чем надо!
Мне бы только, чтоб сын стал мужчиной и, в общем-то, дальше им был!