Собрав остатки вдохновения в кулак,
поймав трояк за хвост на дне кармана,
вошёл нетрезвый по погоде, но не слаб,
сев, как медведь, на ёжика в тумане.

Сидел купец, пил минералку не спеша,
обременён каратами на пальцах.
По обе стороны от плоти торгаша
эскорт дремал, как курицы на яйцах.

Петух молоденький фальшивил наповал,
душил в экстазе хрупкую гитару.
Вставал на цыпочки, но Си не доставал,
смеша купца любимую путану.

Визжала, топала, вспотевшая толпа,
ослы на коз дышали перегаром.
За доллары скупали с ног и до пупа,
а всё, что выше за рубли и даром.

Сидела гордая, взгляд падал в никуда,
в ладонях бились голые колени.
Взглянув, раздел до пят и, сосчитав до ста,
спустился вниз на сорок три ступени.

На танец пригласил, кивнула, не моргнув,
но оказалась худшею затея.
И палец показав, загладила вину,
но мальчик, оказалось, был не в теме.

Держал за талию и вёл, как на балу.
Зал удивлял, молчал, смотря во след нам.
А на губах горел ромашкой поцелуй,
рвал лепестки и "любит" был последний.

И с этим чудо-поцелуем на губах
сбежали, поступая вероломно,
оставив водку недопитой впопыхах
и мальчика на чай, кому не помню.