Время каждому хребет
лапой тяжкой переломит –
видишь: раковины след
спит в пыли каменоломен.
Видишь: как иссохших трав
оттиск, – ржавчиною сгложен, –
охраняет динозавр –
весь по косточкам разложен.
Спит земля, растратив пыл, –
никого давно не жаль ей:
вот он – пращур твой – застыл
аммонитовой спиралью!
В известковых спит пластах
тяжесть эпоса земного:
тяжко дышит на устах –
запечатанное слово.
Точно вечности гроссбух, –
помянник эпох забытых, –
всё не выговорит вслух
имена своих убитых.
И пуста тоска и боль
выползших на суд, на сушу,
слёзы слизывать, как соль,
осоляя ими душу.
Но и так: взахлёб, навзрыд –
в жажде быть и воплотиться! –
что за смысл могучий скрыт
за последнею страницей?
Иль предсмертный твари писк –
гласа истины дороже?
И творенья чудный риск –
слишком стал неосторожен?
И полёт теперь не в счёт –
горних ангелов пречистых,
если вечности отчет
весь до дыр давно пролистан?
Но и так – ещё впотьмах –
ищет тварь свое начало:
или только жалкий прах –
всё, что билось и кричало?
всё, что только миг назад
здесь росло, цвело и зрело –
чтоб, земной стряхнув наряд,
отлететь душой от тела?
...Пусть хоть так, но час иной
копят, копят понемногу
на пробежке круговой
дни с размеренностью строгой.
И пока, тоскуя, спит
мир безгласный, в поднебесье –
слышишь? – маятник скрипит,
мира меря равновесье.
Чую – есть и часовщик
где-то тут неподалёку –
всей вселенной весовщик,
рассчитавший точно к сроку
мерный маятника всплеск
сквозь лазурные прорывы,
на осях звенящий лес
тех зубчаток златокрылых, –
этот скрип, и бег, и ход,
и завод на время оно –
голубой небесный лёд
льётся в чашечки для звона!
Только звон их с высоты –
всё слабей в столбах воздушных:
будто шубою укрыт
с головою – мир уснувший.
Словно шерстью наросло
на пластах вселенских время;
но исчислено число
прорастающих мгновений.
И у стрелок шаг упруг,
и туга в часах пружина,
выстригая суток круг, –
тает времени овчина.
Лишь по краю – неспроста,
где ещё кудрявы прядки,
в первозданном беспорядке –
шкура времени густа.
Лишь по краю, вровень с ним,
как и встарь – безмолвны бездны
и до времени храним
чудный звук вселенной звездной;
но дрожат её уста...
И перо торопит руку,
процарапываясь к звуку –
в дебрях писчего листа!
1988
|
