Не найдя себя в этом мире,
ты уходишь в луга, леса,
где кричит крючконосый филин,
затараща на ель глаза.
Ветра серого полоса
рассекает вершины сосен,
дарят светлые голоса
в утро птицы, разбрызгав росы.
Паутиною дымка рвётся,
разрывая полночный мрак,
филин весело в темь смеётся,
оком метя архипелаг.
Чёрный куст ли, подобье ль мыши,
шапки кочек, чахотная ль слизь
на болоте, что мерно дышит,
в славном скопище собрались.
...
Осторожно хрипит болото,
редкий встряхивая туман,
будто тихо зовёт кого-то,
приоткрыв глубины карман.
А оступишься, девки плотной
обовьётся туга коса. Захохочет,
как с ней голодной,
в час означенный и холодный
затаращишь на ель глаза.
Что ж ты путник, кричишь, не весел,
ртом хватая ракитный куст?
Зацелует до смертных песен,
до кровавых с утехи уст.
Ряска вздрогнет, осок коснётся,
и опять расцветает ложь.
А душа над гнилушкой вьётся,
плачет, плачет, не разберётся,
оставляя на глади дрожь.
Ах, душа, ты не жди возврата.
Невнимательно путник шёл.
Он теперь у болотного смрада,
свой покой навсегда нашёл.
Он теперь – часть зловонной жижи,
залепившей глаза, картуз.
Девка ластится ниже, ниже,
шейку путника жадно лижет,
да плюётся морошкой бус.
22 мая 1998 г.
С-Петербург
|
