Поначалу все шло, как обычно. Я сидел и читал эпикриз. «Что ж, оформлено вроде отлично. Только б сразу родные нашлись. Врач дежурный не смог дозвониться – Я взял трубку и номер набрал. – Если станут в истерике биться, я скажу им: «легко умирал». Эти мысли пустые, шаблонные я как будто писал от руки и все слушал гудки телефонные, дребезжащие, злые гудки. Все вокруг на мгновенье застыло. Наступил тот момент дежавю, когда кажется: все уже было, все предтечу имело свою. Ощутив себя вдруг ясновидцем, я попробовал предсказать то, что в мире должно приключиться этак, скажем, минут через пять. Вот сейчас мой селектор проснется, подмигнет своим красным глазком. Из него женский голос польется с малоросским смешным говорком: «Вы родным-то хотя б сообщили? Время, гляньте-ка, без десяти! Мне из морга сейчас позвонили. Просят им эпикриз принести. Вы проверьте в «особых отметках», есть ли опись зубов золотых. Заполняла сестра – малолетка. Я не слишком надеюсь на них». На селектор я буду коситься, из которого, как из дыры, временами по каплям сочится жидкость голоса старшей сестры. Смысл фраз неприкрыто циничных тут же станет меня раздражать. Поспешу я движеньем привычным на селекторе кнопку нажать. На обложке «истории» подпись четко выведу твердой рукой и припомню недавний свой отпуск с накатившей внезапно тоской. Заведенному следуя кругу, о котором нам знать не дано, будут мчаться, сменяя друг друга, все событья, как кадры в кино. Мне совсем уже стало казаться, что в грядущее вхож я теперь. Вот сейчас, вот сейчас постучатся в кабинетную белую дверь. В тот же миг она вдруг распахнется, и лавиной, летящей с горы, на меня силуэт понесется запыхавшейся старшей сестры. Она выпалит мне, как из пушки: «Я вас двадцать минут прождала!»
Дверь открылась. Заходит старушка и садится напротив стола. Я смотрю на нее обалдело, на нежданную гостью свою. «Вы ко мне по какому-то делу?» – идиотский вопрос задаю. Она съежилась, будто от боли, еле слышно при этом шепча: «Я, простите, по поводу Толи, Анатолия Фомича. К вам мой муж поступил в воскресенье. Неотложка его привезла. Почему-то его в отделенье я сегодня с утра не нашла. Мне сестра постовая сказала, что куда-то его повезли. Я бы вас беспокоить не стала, но врачи на планёрку ушли…» «Назовите фамилию мужа, – с расстановкой я ей говорю. – Нет. Спасибо. Мне паспорт не нужен. Я по сводке сейчас посмотрю. Головин…» Я компьютер включаю. На экранчике буквы зажглись. И вот тут-то как раз вспоминаю про подписанный мной эпикриз! Я смотрю на обложку «истории». Так и есть, черт возьми! Головин… И, как будто, барахтаюсь в море, сплошь покрытом обломками льдин. Я в кулак собираю все силы, чтобы встретиться взглядом с вдовой, и мне кажется: Я у могилы с непокрытой стою головой. Над изрытым кладбищенским полем раздается пронзительный вой: «Нет! Не смейте закапывать Толю! Он живой! Он живой!! Он живой!!! Сорок лет наших общих событий, общих мыслей, мечтаний, утрат. Наши судьбы – как тонкие нити, что сплелись в один прочный канат. Я дыханьем своим отогрею, оживлю коченеющий труп. Толя! Толя! Поверь, я сумею, прогоню синеву с твоих губ».
В голубом полувыцветшем ситце повлажневших старушечьих глаз столько боли…, что перекреститься захотелось мне прямо сейчас. Эх, «Закон Божий» все-таки нужен!.. Достаю я свой крестик рывком, прижимаю к губам неуклюже, неумело крестясь кулаком.
|