В пристрастии есть обожание тела,
и утром, не помня ни нет, ни да,
увидишь, как сердце в лазурь взлетело,
как утренняя вспыхнув на небе звезда.
И в мягких лучах весеннего солнца
вдруг сложишь ладони в молитвенный жест,
в последней агонии иконоборца
взорвешь свои связки, воскликнув окрест:
Я идол языческий вновь воздвигаю
по многим из многих интимных причин
вождем для вождей человеческой стаи
стать может лишь только, лишь только один.
И этот один светит за горизонтом,
слегка обнимая тот девственный сон,
как трудно любить и думать о ком-то,
кто, может, вот так же в другого влюблен.
|
