* * *
Я был душой дурного общества,
И я могу сказать тебе:
Мою фамилью-имя-отчество
Прекрасно знали в КГБ.
В.В.
Мне никогда не верили в верхах.
И дело не в лирических стихах,
Не в ироническом искусстве,
А в том, что между нами бруствер
Державной слепошарости систем
К самостоятельным фигурам, к тем,
Кто не примкнул к надменной касте,
Умея все, не служит власти.
Сам по себе. На радость, не за страх.
Им никогда не верили в верхах.
* * *
Рыжая шалава, от тебя не скрою:
Если ты и дальше будешь свой берет носить -
Я тебя не трону, а в душе зарою
И прикажу залить цементом, чтобы не разрыть.
В. В.
Что глазеешь-то, в лисьей шубке,
С головой, огневой от хны?
Что кровавишь помадой зубки?
Твоя хищность мне – хоть бы хны!
Я и сам – зыркану дуплетом –
Как слепая, пойдешь вослед –
С грешновкусием не по летам,
С нерастраченным бабьим летом,
Перекрашенным в хитрый цвет!
***
До свиданья, Таня, а, может быть - прощай!
До свиданья, Таня, если можешь - не серчай!
Но все-таки обидно, чтоб за просто так
Выкинуть из жизни напрочь цельный четвертак!
В. В.
"Татьяна, помнишь дни золотые?" –
Петр Лещенко и патефон.
Я на фото гляжу – это ты ли?
Рядом я – ново-омский пижон.
В черной шапке и синей фуфайке,
В белых бурках на красном ранту –
Первый парень своей Замарайки
С нержавеющей фиксой во рту.
Возвращаются нынче фасоны
Прежних платьев и шляпок твоих.
Не нужны дамской моде резоны –
Нарасхват старина у портних.
Невозвратны года молодые,
Их святыни, любовь – будто сон...
Помнишь ты, "помнишь грезы былые?" –
Петр Лещенко и патефон?
* * *
От стужи даже птицы не летали,
А вору было нечего украсть,
Родителей моих в ту зиму ангелы прибрали,
А я боялся - только б не упасть.
В. В.
Как можно сегодня представить, чтоб сына
Я выгнать разутым мог прямо на снег?!
А отчим когда-то... Под крышей овина
Иль в будке собачьей бывал мой ночлег.
И в серое утро пред тем, как проснуться,
И в голоде-холоде белого дня
Душой трепетал я: "Не выть! Не согнуться!
Где мама? Где Бог? Не оставьте меня!"
Как стала неважной одетость-обутость,
Как был обесценен червонец в медяк,
Ужель превращала фашистская лютость
Безжалостность эту к ребенку в пустяк?
Ужель шли так тягостно, неускоримо
Жестокие будни во время войны
По каждой душе, – только кажется – мимо?
Слепая жестокость без явной вины?
* * *
Позабыв про дела и тревоги,
И не в силах себя удержать,
Так люблю я стоять у дороги,
Запоздалых прохожих пугать.
В. В.
Деревья звездные
Плеядами повисли.
Иду под небом,
Зажигая мысль от мысли,
Как сигареты
Друг у друга выпивохи.
А то – нетленны, что ли? –
Гаснут, словно вздохи
Меж первым и последним шагом
Тихой ночи.
Ведь одинокому знакомо,
Между прочим –
Идти и ожидать,
Что остановит кто-то...
Спросить огня.
Иль дать.
Иль поболтать охота.
***
В тот вечер я не пил, не пел -
Я на нее вовсю глядел,
Как смотрят дети, как смотрят дети.
Но тот, кто раньше с нею был,
Сказал мне, чтоб я уходил,
Сказал мне, чтоб я уходил,
Что мне не светит.
В. В.
Никогда не забуду шесть дней –
Отлетевших, как чудо – шесть дней –
Обещанием счастья – шесть дней –
И нечаянной страсти – шесть дней.
Безыскусным уловкам – шесть дней –
И признаньям неловким – шесть дней –
И отчаянным взглядам – шесть дней.
Может, только и надо – шесть дней,
Чтоб назвать недотрогу своей?
Ах, как это немного – шесть дней!
***
Лежит камень в степи, а под него вода течет.
И на камне написано слово…
В. В.
Облюбуешь теплый камень,
Вспорешь лескам струю.
День-деньской она, дисканя,
Льется в думушку мою –
Вдруг от пристального взгляда
Остановится вода,
И умчатся все неслады
С берегами в никуда?
* * *
А жизнь мелькает, как в немом кино,-
Мне хорошо, мне хочется смеяться,-
А счетчик - щелк да щелк,- да все равно
В конце пути придется рассчитаться...
В.В.
Да, так. За все на свете
Платить приходится всегда:
За бесконечные билеты
И за конечные года.
Но как ошибочны расчеты,
И как случаен сам тариф:
Один отъедет за кого-то,
Другой седеет, уплатив…
* * *
Граждане смелые, а что ж тогда вы делали,
Когда наш город счет не вел смертям?
Вы ели хлеб с икоркою, а я считал махоркою
Окурок с-под платформы черт-те с чем напополам.
В. В.
"Блины мне в голодовку надоели", –
Я говорю сегодня… Ради шутки?
Из шелухи овсяной – баламутки
В войну их, горькие, мы жадно ели.
И говорю с улыбкою – для понта:
"За табачком ночами песни пели…" –
Злой самосад крошили мы для фронта,
Ни сна, ни слез в глазах – перекипели.
Тем был я жив – трудом и пищей дедов,
Ни праздности, ни устриц не отведав.
Еще душа комфорта рвет границы…
Чтоб молодой подольше сохранится.
|
