Самодовольный Рим! Твоя жестокость казалась недомыслием детей, не ведающих, что творят. Законы почтение и скуку навевали. И если б не задумчивость портретов фаюмских, так притягивавших блеском незабываемо-огромных глаз, не римская скульптура, не Вергилий величественный, если б не Катулл с его любовно-простодушным пылом, то, право же, имперская гордыня была б претенциозностью смешна.
Но по контрасту с леденящим воем волчицы римской, ты, о мой народ, всегда мне представлялся неким чудом, загадкою несломленного духа, пробившимся средь каменистых плит растением упрямым, жизнестойким, напоминавшим миру о любви, о человечности среди крестов и пыток. Далекий, смуглый, пламенный народ, Мятежников, еретиков родитель, не знавший, не предвидевший путей, которыми судьба тебя протащит, растреплет, расцветит твои ряды. Гул кровожадный ипподрома или разнузданное “эвое” вакханок, великолепье мраморных божеств, раскрашенных глазниц призыв суровый, шаманский дух языческого культа - ничто не увело тебя с пути особого, своей особой доли, ничто не отвлекло тебя от зова могучего пророка твоего, от следования руке незримой, все гнавшей, гнавшей облако вперед затем, чтобы привесть тебя сюда, где нынче ты стоишь, опять не зная, что приготовит новое тысячелетье.
Март 1998 г.
|