Томит бестыжая в дыму
Сознанья рьяная тальянка
И протрезвляя по уму,
Клокочет с рюмочкой селянка:
Как звать тебя любезный дон?
И слух тревожит: Мандрагон.
И вспоминая пенный лон
Вечерний стан сия тревоги,
Парчу с разрезом в Арион,
Без заперти дорог, что ноги
Скрывали сладострастный стон.
Но он нарушил дивы сон.
Разворотив любезность дна
Глубин октавой голосины,
Регистром края пленена,
Когда бескрайние лосины
Не то, чтоб сразу снял ей он;
Но оголил свой баритон.
Не слушай терпкого лада,
Селянка, дикого сословья!
Твои девичие года -
Всего лишь жмых для предисловья
Изящных фраз его бурбон.
Он - ненасытный Мандрагон.
О, почему же снова, та,
Музык любительница рада
Воздать сознаний, сволота,
Припадка послесловий яда?
Тщедушный мерзок хорион,
Но и милей любезный Дон.
О, эфемерность скал мечты.
Позор, вам, тщетное созданье!
В своем пороке высоты,
Вы - недоступности сознанье.
И снова слух тревожит гон:
Ах, куртуазный Мандрагон!
Вечерне бархатной река
В хмелей чернеющие стяги
Лишь вернисажами легка,
Поверх десниц кромешной браги
Но подливает градус фон;
Чертяга страсти – Мандрагон.
Свербит пленой её звезда,
Порока ради искупленья
Тугова ануса бразда,
Ради утехи разложенья.
Во глубину сих мувитон
Нещадно рубиться сей Дон.
Читатель, мой нетрезвый, ты,
Способен ли примерить робу,
Слюнявя моложаво рты
Селянок дикую ознобу?
Коль – да; то мой тебе поклон.
Ты брат тому, кто Мандрагон.
|
