Ты знаешь,
я помню,
как падали сливы;
На тумбочке август всё тикал,
срываясь в бой
Так ежечасно;
твой голос родной и смешливый;
И как
я хотел умереть лишь с тобой.
Ты пахла
ветрами всех океанов,
Ведь был океан мечта.
Ты пахла мечтой!
И мне
не хватало даже твоих изъянов.
Мне было мало тебя,
хоть ты и была со мной.
Мы не смотрели новости и сериалы.
Не занимались чужими тайнами и интригами.
Наш телевизор
был полон двумя каналами,
А полки и тумбочки
зефиром, вином и книгами.
И мы представляли,
что там будет
после –
В повести,
с нами,
с уделом всего живого…
Только вот после
ты как-то
совсем по-взрослому
Взяла
да и вышла замуж
совсем за другого.
Взяла
да и вышла вдруг из романа,
Главная героиня,
что под луной
Летала голой на швабре.
И стало странным,
Что я
потом
хотел умереть весной.
Хотел умереть не с тобой.
От тебя.
А книги
Мне говорили –
ну же,
вставай и держись;
Держись,
чтобы сделать её безликой
Нужна для начала
ещё одна жизнь;
Потом
нужно много вина и кофе;
Семь вёсен
и плюс ещё один март;
Тома теологий и философий;
Вечер, отчаяние и тротуар.
А, в общем,
мы сами не знаем,
что будет нужно.
Режь нас
и рви
и до всех многоточий жги.
И я,
отпуская тебя наружу,
Всегда
оставлял тебя где-то внутри.
Всегда отпуская,
всегда оставлял.
Скулящая боль
не знала
ни капли зла.
Я думал,
я просто за Оруэллом отстал
И ты меня
за Драйзером переросла.
Я злился
и всё прощал,
Прощал
и вновь доходил до зла.
Я рвал наши книги
и не понимал,
Зачем,
отчего
и куда ты ушла?
И в мире назло ничего не менялось.
И вечер пил солнце неторопливо.
Стояли часы,
спешили вокзалы.
На подоконник
всё капли сливы
Большими,
тяжёлыми,
лиловыми каплями.
За шторами август горланил песнь.
И ночь
дверь входную
царапала лапками,
Всё думала,
глупая,
что ты ещё здесь.
|
