Когда зимы останется на донышке, Как коньяка в моём стакане, Когда февраль, как старое судёнышко, На Финском вновь на якорь встанет, (я предаю устои, как Иуда, но верю, что зима идёт оттуда) Я вновь налью трёхлетнего «вина», Найду на книжной полке Паустовского. И пусть ворчит любимая жена, Что де коньяк не пьют из малинковского: За птиц, дорогами избитых, За эту зиму не вполне допитую, Я выпью, ты не осуждай - Счастливого судить несчастная примета - И вслух прочту, ты пять минут мне дай, Так выразительно «Воронежское лето». А, может, летом в пенистую рань Ни к морю, милая, а на Усмань? Пусть ты покрутишь пальцем у виска, Я над душой весеннюю не властен. Она была тоска, тоска, тоска. Она теперь вернувшееся счастье. Как одолевшая воздушные границы Едва приметная серебряная птица.
|