Давно уж день угас вечернею зарёй. Морозный полумрак разлёгся над полями. Двурогий серп, печальный и немой, Мерцает бледными лучами. Уныло дремлет Русь в угрюмой тишине. Под тяжестью копыт сыпучий снег искрится И слышно за версту по гулкой целине Тревожное «но-но» возницы.
На узких санях гроб рогожею покрыт, В ногах жандарм, подвыпивший и сонный... Привязан под дугой, томительно молчит Рой бубенцов неугомонных. Не пыльный Кишинёв, не мрачная Сибирь, Не роща Болдина, не Петербург-мучитель — Вдали чернелся Святогорский Монастырь — Поэта гения последняя обитель.
Упряжка врезалась, наткнувшись на забор; Возничий из саней... и за узду схватился... Повёл коней шажком за снежный косогор, В калитку постучал, остановился. Мужик, позёвывая, вышел из ворот; Поёжился, помялся неуклюже... Сварливо проворчал: — Кого нечистый прёт В такую дьявольскую стужу?
Охранник зашипел: — Вполголоса болтай, Веди скорее кляч, поправь, дурак, рогожу! А будешь рассуждать, получишь, так и знай, Вот этой кожаною плёткой, да по роже. Раздался громкий скрип... Старик, увидев след, Свернул сюда, из ближней деревушки. Спросил: — Кого везут? Ямщик ему в ответ: — Нельзя мне говорить, Что там лежит… сам Пушкин!..
|