"Игрушка в стихотворстве". Из истории триолета.
Триолет обязан своим происхождением и названием французским поэтам, которые в 13-ом веке стали использовать для шутливых посланий и эпиграмм однострофное стихотворение особой формы.
Классический триолет - это восьмистишие, в котором первые две строки точно воспроизводятся в конце строфы, а первая строка, кроме того, повторяется в четвeртой. Таким образом, заглавная строка повторяется трижды, а вторая, она же заключительная, - дважды. Стихотворение строится на двух рифмах - одной мужской (ударение на последнем слоге) и одной женской (ударение на предпоследнем слоге). Порядок рифмовки, как правило, следующий: АВаАавАВ, реже АВвАавАВ; иногда встречаются и другие варианты. В повторяющиеся строки нельзя вносить даже незначительные изменения:
В моeм аккорде три струны,
Но всех больней звучит вторая
Тоской нездешней стороны,
В моeм аккорде три струны:
В них детства розовые сны,
В них вздох потерянного рая.
В моeм аккорде три струны,
Но всех больней звучит вторая.
(Мирра Лохвицкая. Триолет)
Искусство триолета состоит в том, чтобы повторы воспринимались по возможности как естественные и необходимые, чтобы "повторяющиеся стихи (два первых в конце, как седьмой и восьмой, и первый ещe, как четвeртый) не были только припевом, но появлялись каждый раз с видоизменeнным значением" (Брюсов В.Я. Собр. соч.: В 7 томе. - Т. Ш. - М., 1974. - Стр. 542).
Во Франции триолеты использовали Жан де Лафонтен (La Fontaine), Леже Мари Дешан (Deschamps), позднее - Теодор де Бавиль (Banville), Альфонс Доде (Daudet).
В 18-ом веке триолет проник в Англию и Германию, где большого распространения не получил, хотя и здесь причудливую стихотворную форму не обошли своим вниманием такие авторы как У.Э.Хенли (Henley), Фридрих фон Хагедорн (Hagedorn), молодой Иоганн Вольфганг фон Гeте (Goethe), Август фон Платен (Platen), Альберт фон Шамиссо (Chamisso). Однако отношение к триолету даже среди приверженцев строгих канонов стихосложения было весьма скептическим. Наиболее ясно своe пренебрежение к "французским стишкам", вошедшим тогда в моду, выразил немецкий поэт Иоганн Вильгельм Людвиг Глайм (Gleim) (1719 - 1803), написавший в форме триолета:
Ein Triolett soll ich Ihr singen?
Ein Triolett ist viel zu klein,
Ihr großes Lob hineinzubringen!
Ein Triolett soll ich Ihr singen?
Wie sollt' ich mit der Kleinheit ringen,
Es müsst ein großer Hymnus sein!
Ein Triolett soll ich Ihr singen?
Ein Triolett ist viel zu klein!
Я должен спеть Ей триолет?
Но триолет тот слишком мал,
Чтобы раздался хор похвал!
Я должен спеть Ей триолет?
Ничтожен для неё куплет,
Ей гимн великий б написал!
(Перевод М.Лёйшель)
И вариация на ту же тему:
Ich kann ein Triolett nicht singen,
Das Triolett ist mir zu klein,
Verstand und Geist hineinzubringen!
Ich kann ein Triolett nicht singen!
Franzosenwitz geht nur hinein;
Ich mag im deutschen Musenhain,
Ich kann ein Triolett nicht singen,
Das Triolett ist mir zu klein!
Я не могу прославить триолет,
Он слишком мал для выраженья чувства,
Французской шутки жалкое искусство.
Я не могу прославить триолет!
Немецких муз мне радостен букет,
В нём дух и разум, и фантазий буйство.
Я не могу прославить триолет,
Он слишком мал для выраженья чувства.
(Перевод М.Лeйшель)
Очевидно, триолет не пришeлся по вкусу немецким поэтам не только из-за их тяготения к крупным эпическим формам (балладам, одам) и презрения к чуждой поэтической моде, но и в силу чисто лингвистических проблем, неизбежных при строго фиксированном порядке слов, характерном для грамматики немецкого языка.
В свою очередь, свободный порядок слов, употребительность безличных предложений и огромное словарное богатство русского языка способствовали гораздо более широкому распространению триолета в русской поэзии. Можно было бы составить целую подборку хвалебных "триолетов о триолете", принадлежащих разным авторам:
Мне мил капризный триолет
С его упорным повтореньем.
Подобно женственным веленьям
Мне мил капризный триолет.
Нейдут терцины и сонет
Душе, разметанной по звеньям,
Мне мил капризный триолет
С его упорным повтореньем.
(А.Курсинский. Триолет, 1906)
Какая сладкая отрава
Легко звенящий триолет!
Его изящная оправа,
Какая сладкая отрава
И вечно детская забава,
Когда владеет ей поэт.
Какая сладкая отрава
Легко звенящий триолет.
(Иосиф Калинников. Триолет,1915)
Триолет пришeл в русскую поэзию в конце 18-го века. Классическим образцом старинного триолета считается стихотворение Н.Карамзина:
"Лизета чудо в белом свете, -
Вздохнув, я сам себе сказал, -
Красой подобных нет Лизете:
Лизета чудо в белом свете!
Умом зрела в весеннем цвете",
Когда же злость еe узнал...
"Лизета чудо в белом свете!" –
Вздохнув, я сам себе сказал.
(Н.Карамзин. Триолет Лизете, 1796)
Ему же принадлежит и фраза, определявшая восприятие триолета на протяжении долгого периода: "Триолет есть игрушка в стихотворстве". (Карамзин Н.М. Примечание к стихотворению "Триолет Алете в тот день, как ей исполнилось 14 лет", 1795).
Действительно, вплоть до 20-го века триолет использовался в "лeгких" жанрах лирической поэзии (послания друзьям, поздравления, эпиграммы) - изящный, грациозный, иногда с элементами эротики.
Лицеист Антон Дельвиг, к примеру, накануне выпуска написал триолет, посвящeнный приятелю:
Тебе желаю, милый князь,
Чтобы отныне жил счастливо,
Звездами, почестьми гордясь!
Тебе желаю, милый князь,
Видать любовь от чeрных глаз:
То для тебя, ей-ей, не диво.
Тебе желаю, милый князь,
Чтобы отныне жил счастливо!
("Триолет к Горчакову", май 1817)
Предпринимались попытки использовать триолет и как повторяющуюся строфу. Так, поэт карамзинской ориентации П.А.Пельский обратился к наиболее сложной форме сдвоенного триолета на одну и ту же пару рифм:
В любовь коль дружба обратится,
Прости, спокойство наших дней!
Тоскою жизнь вся отравится,
В любовь где дружба обратится.
Пусть всяк премены сей страшится!
Сердец союз опасен сей –
В любовь где дружба обратится,
Прости, спокойство наших дней!
Любовь коль в дружбу обратится,
Прости, утеха наших дней!
Унынье, томность поселится,
Любовь где в дружбу обратится;
Веселье скукой заменится.
Страшитеся премены сей!
Любовь жбу обратится,
Прости, утеха наших дней!
("Любовь и дружба", 1797)
В 1881 году была опубликована аллегорическая сказка Константина Фофанова "Триолет", состоявшая из пятнадцати строф-триолетов. Приводим первые три:
Царевич пылкий Триолет
Расцвeл в краях душистых юга
И был восторжен, как поэт.
Царевич пылкий Триолет
Любил цветы, а в ночь досуга
Мечтал смотреть на лунный свет.
Царевич пылкий Триолет
Расцвeл в краях душистых юга.
В сады цветущие к нему
Мороз, царь полюса седого,
Послал раз кумушку-зиму
В сады цветущие к нему...
И просит гостя дорогого
К себе пожаловать во тьму;
В сады цветущие к нему
Пришeл царь полюса седого.
Не соглашался Триолет
На приглашения Мороза.
Боясь покинуть юг и свет,
Не соглашался Триолет,
Но царь сказал, что дочка Греза
О нем тоскует много лет.
И согласился Триолет
На приглашение Мороза...
Несмотря на неоспоримую оригинальность идеи, "упорное повторенье" мешает развитию сюжета, затормаживает действие. Чтобы каким-то образом оживить повествование, автору приходится использовать неполные повторы стихов, что само по себе является отклонением от канона и вызывает сомнения в необходимости избранной стихотворной формы.
Привычной формой триолета была и остаeтся наиболее подходящая для него одиночная строфа, строфа-произведение, содержащая в себе кратко сформулированную мысль, основным носителем которой являются первая и вторая строки (они же заключительные).
Поистине ошеломляющую популярность триолет приобрeл в русской поэзии начала 20-го века. Поэты Серебряного века в корне изменили отношение к стихотворной форме, переставшей после них быть внешним, случайным и малосущественным элементом поэтического творчества. По достоинству оценили они, в частности, и эстетические возможности триолета.
Между 1915 и 1918 годами вышли в свет три сборника Иосифа Калинникова, содержащие не только отдельные триолеты, но и поэмы в триолетах.
Автором двух книг триолетов и статей о твeрдых строфических формах в "Литературной энциклопедии" 1925 года стал поэт-символист Иван Рукавишников:
Пропал прелестный триолет,
Забытый в суете всегдашней.
На мысль мгновенную ответ
Пропал прелестный триолет.
Кем снова он увидел свет?
Портретом? Лаской? Песней? Башней?
Пропал прелестный триолет,
Забытый в суете вчерашней.
(Иван Рукавишников. Триолет, 1922)
Из известных поэтов с триолетом особенно продуктивно работал Фeдор Сологуб, сознательно допускавший отклонения от канонической формы (неполные повторы стихов). В его книге "Очарование земли" (1913) содержится 178 триолетов. Вот один из них:
Стихия Александра Блока –
Метель, взвивающая снег.
Как жуток зыбкий санный бег
В стихии Александра Блока.
Несемся - близко иль далеко? –
Во власти цепенящих нег.
Стихия Александра Блока –
Метель, взвивающая снег.
(28 декабря 1913)
Новации Ф.Сологуба высоко ценил Игорь Северянин:
Как дряхлый триолет им омоложен!
Как мягко вынут из глубоких ножен
Узором яда затканный клинок!
(Игорь Северянин. Сологуб, 1926)
Сам И.Северянин пошeл в "оживлении" триолета ещe дальше своего поэтического наставника - повторяющиеся строки в его стихах изменены порой до такой степени, что триолетами по сути дела эти восьмистишия не являются:
За струнной изгородью лиры
Живeт неведомый паяц.
Его палаццо из палацц –
За струнной изгородью лиры...
Как он смешит пигмеев мира,
Как сотрясает хохот плац,
Когда за изгородью лиры
Рыдает царственный паяц!..
("Интродукция". Триолет, 1909)
Ты мне желанна, как морю - буря,
Тебе я дорог, как буре - штиль.
Нас любит море... И, каламбуря
С пурпурным небом: "как морю - буря,
Она желанна", - на сотни миль
Рокочут волны, хребты пурпуря
Зарей вечерней: "...как морю - буря...
...Как буре - штиль..."
(Триолет, 1910)
Ближе всего к каноническому стоит "Трeхцветный триолет" И.Северянина (1915), который даже по своему характеру напоминает старинные образцы:
Пойдeм, Маруся, в парк; оденься в белый цвет
(Он так тебе идет! Ты в белом так красива!).
Безмолвно посидим на пляже у залива, -
Пойдем, Маруся, в парк; оденься в синий цвет.
И буду я с тобой - твой рыцарь, твой поэт,
И буду петь тебя восторженно-ревниво:
Пойдем, Маруся, в парк! Оденься в алый цвет:
Он так тебе к лицу! Ты в алом так красива!
Приверженец ясной и строгой поэтической формы Владислав Ходасевич опубликовал всего два триолета, объединeнных одним названием, но зато поистине великолепных:
КАК СИЛУЭТ
1
Как силуэт на лунной синеве
Чернеет ветка кружевом спаленным.
Ты призраком возникла на траве –
Как силуэт на лунной синеве, -
Ты вознесла к невнемлющей листве
Недвижность рук изгибом исступленным...
Как силуэт на лунной синеве,
Чернеет ветка кружевом спалeнным.
2
Из-за стволов забвенная река
Колеблет пятна лунной пуантели.
О, как чиста, спокойна и легка
Из-за стволов - забвенная река!
Ты темная пришла издалека
Забыть, застыть у светлой колыбели.
Забыть, застыть у светлой колыбели.
Из-за стволов забвенная река Забыть, застыть у светлой колыбели.
Колеблет пятна лунной пуантели...
(1907)
В руках большого мастера триолет перестаeт быть "игрушкой", а становится изысканной поэтической миниатюрой, выражающей и страстное чувство, и спокойную отрешeнность вечного забвения. Триолеты В.Ходасевича можно без преувеличения назвать шедеврами стихосложения.
С тех пор прошло почти сто лет. "Пропал прелестный триолет..." Забыты и другие твeрдые формы стихосложения - терцины, октавы, рондо... Пожалуй, только сонет встречается иногда на страницах литературных журналов и поэтических сборников.
Между тем, триолет таит в себе особую магию, способную помочь поэту полнее раскрыть свои творческие возможности: в нeм рифма и повторы стихов сами по себе становятся смыслообразующими элементами. В триолете угадывается круговорот жизненных событий и явлений: всe на свете повторяется, но в новом качестве; сменяются времена года, рождаются и умирают люди, приходят новые поколения; вспыхивает и гаснет любовь, у каждого своя, но и общая для всех... Здесь и магическое число "три" - триединство слова, значения и чувства, вызываемого словом...
Триолет - остановленное пером поэта мгновение жизни, прекрасное или трагическое, которое легко воскресить в памяти, пережить и прочувствовать заново. Незаслуженно "забытый в суете всегдашней", пусть он вернeтся в поэтическое пространство наполненным современным содержанием, но и сохранившим своe строгое очарование, аромат ушедшей эпохи, волшебную чистоту и красоту русской поэтической речи.
|
