С холмов Катунских колокольный звон…
Залив вползает в берег снежной аркой, Переходя из плоскости в откос. Здесь летом от ребячьих визгов жарко, Качает лодки полусонный плёс… И небо, опрокинутое в воду, Даёт безумно бирюзовый тон, И слышится в хорошую погоду С холмов Катунских колокольный звон.
А был ли ты зимой у нас на Волге, Когда лыжня бежит, петляя, вдаль, И баржи, вмёрзнув в толщу льда по холку, Скрывая откровенную печаль, Глядят, как я скольжу по чистой глади За солнечным сплетением в закат? Как картами на белизне тетради Расходятся следы, и снежный плат Играет переливами муслина, Всё больше погружаясь в полумрак. И, словно в довершение картины, Немного припозднившийся рыбак, Зажав под мышкой бур, спешит навстречу, Пора и мне заканчивать пробег. Вдоль пирса фонарей слепые свечи Укутывает пухом лёгкий снег… И что-то очень тёплое, родное В берёзовых прозрачных островках, В ещё нерастревоженном покое… Февраль, недолго спать тебе, река. -- Бессонное
Ветер стихал, ускорялся по-новой. Сыпал пригоршнями белую манку, И пробирал до костей, до основы. Словно не вьюга, сама лихоманка Вдруг ополчалась с неистовой силой, Редких прохожих цепляя в объятье, В то непроглядье февральской могилы Саванов белых, похожих на платье. Сердце в тиски зажимала тревога, Ночи бессонье казалось так длинно. Что я могу? Нет мобильных у Бога! Твой же - всю ночь в недоступности линий… Что я могу? Только длить ожиданье, В окна глядеть, согреваться у печи. Нет у бессонных минут состраданья. Кажется – время сама бесконечность.
Как ты, желанный, в погоду такую Злой пустельге*, завитухе навстречу? Если бы знал, как безумно волнуюсь, Небо молю, чтоб затеплило свечи, Чтобы утихли шальные метели, Мглу довершая великим покоем. Чтобы мой путник в домашней постели Встретил «туманное утро седое».
«утро туманное, утро седое» Тургенев *пустельга - метель --
И проклинать февраль…
Мы поменяем явки и пароли, Уйдём в молчанки длительный запой. Вживаясь в пьес придуманные роли, Я перестану, наконец, тобой Болеть так затяжно, и так нелепо. Протру очки от бесприютных грёз. Писать отстану странные сонеты, И что-то вообще писать всерьёз. Я стану нелюдимой странной букой, И с Музой разорву ночную связь. Мне не придётся от любого стука, Всё время потерять тебя боясь, Едва уснув, наивно просыпаться. И думать, думать, в кучу сбив постель. И плакать о несбыточном, авансом, И проклинать февраль, снега, метель…
Всё это будет… будет, а пока, Я жду звонка. -- Александр Македонский
Красив, словно дева, бел, нежен с лица. В одиннадцать лет укротил жеребца. В пятнадцать стал регентом вместо царя, Учась управлять, воевать, и не зря. Взошёл на законный престол в двадцать лет. В войне одержал массу славных побед… Не знал поражений монарх - полубог, Но так получалось – знамение, рок? При Гранике шлем был разрублен мечом, Под Иссой – бедро, а под Газой – плечо. Копьём в Мараканде раздроблена кость. У Маллов стрела через панцирь (как гвоздь) Пробила броню и застряла в груди. В Гиркании камень в главу угодил.
Всего в тридцать два смерть костлявой рукой Царя проводила на вечный покой. Чума, лихорадка, отрава? Как знать… На замысел Божий напрасно пенять.
|