Созерцательное
Скамейка. Сквер. Неторопливо куришь. Внизу кантуют муравьи бревно, кряхтят привычно: - Осторожно, Юрик! - Повеселей! - Да брось ты! - Не смешно. Бревно такое я искал давно. - Их возле муравейника полно! Свяжись с придурком... не нажить бы грыжи...
Растёр окурок: «Немцы и кино!» Обычный день, в цепочке лет звено. Катит зима. Пора готовить лыжи.
Каботаж
Сидишь на краю причала, становишься тенью в воде. Горячие доски пирса на ощупь шершавы, занозисты, серебристы на солнце. Струится день. Старая баржа погромыхивает утробой ржавой,
клюзами сипло посапывает, почёсывает пузо о пирс - поплавай с моё, мол, ещё и не так заржавеешь, пятнистый от сурика эквилибрист-маринист, обросший ракушками! С манильской верёвкой на шее
и с боталом - дело телячье, такая судьба - бредёшь в поводу у заносчивого буксира... То майна, то вира, плюётся Обская губа. Крутит шпангоуты к непогоде. Проклятая сырость!
Скоро «на гвозди» сдадут... Разлетелся: «Встречай! - Эх, прокачу с ветерком!» – тарахтит катеришко. Хлюпает влажно, поскрипывает причал, снова уносит куда-то тебя, убаюкивает, как мальчишку.
Долгое-долгое плаванье вверх по реке, от колыбели до выдоха: «Всё, укачало!» Щурятся бакены. Чайки сидят на песке. Чалки взлетают и чайки пугаются чалок...
Там, за плечами, - без счёта бессонных вахт, штормы... Запомнил последний самый: крен - сорок градусов. В трюме - расплата за фрахт - тысячи неваляшек проблеяли хором: «Маааммааа!..
Выход
Маши хвостом, заглядывай в глаза прохожим редким, на богов похожим: - Позвольте – стану руки вам лизать! Как голодно! Дрожит нутро и кожа...
Метёт метель, охаживает пса, душа в озябшем теле ищет пятки. И вдруг – сквозь снег и ветер... - Кол-ба-са?! Туннель проулка. Фонари-лампадки.
«Хруп-хруп, хруп-хруп», и... мимо. Не свезло. А счастье где-то рядом, два-три шага. На страже хмурый дворник с помелом. Хвост очереди. Выход абырвалга.
|