Портрет юноши, Пушкинский музей
Мозаики, икон – предтечи,
хранили лики не святых,
а тех, кто шерсть овечью стриг.
Обличье? Просто, человечье.
Оазис прошлого живёт –
меняет моды, стиль, причёски,
переселяет жизнь на доски.
Вот так и мы с тобой – уйдём.
Почти сегодня не горчит
фаюмских грешников кончина,
но смотрит в душу мне мужчина,
и взгляд раздумья горячит.
«Что в имени тебе моём?* –
зачем его тебе вверяю…»
я воском выжженным, сусалью,
пишу забытое – своё.
Мы все уже когда-то были…
нас помнит выжженный песок,
он медленно сквозь пальцы тёк,
и мы гадали – или, или.
У темперы светлеет взмах,
наносит признаки успеха –
хитона край, серёжек эхо,
улыбки ласковый обман…
О, это озеро! – Фаюм…
берберам – отдых и верблюдам,
здесь много обреталось люда
у римских кущей на краю.
Звенят монисто... сердоликом
на пальце тонком перстенёк…
тот мир не так уж и далёк,
а у фаюмцев наши лики.
Успешный венский антиквар,
ура – пройдохе Теодору! –
предъявит жизни наши взорам
и смерти праздничный муар.
Мы будем жить! – хвала богам,
ну, или Богу, всем – по вере,
в искусстве храмовых мистерий
и где-то там – на облаках…
Портрет неизвестной
