Он с какого Иуды колена?

-Посвящается Канторовичу-щёткину-

Когда солнце родное не греет
И страшат стены местной тюрьмы,
Алкашом могут стать и евреи:
Бытиё доведёт до сумы,
Барматухой подавит зов предков,
Уничтожит задатки ума,
Так случается в жизни не редко,
Когда люди теряют дома…

Как такие чудовищны сцены!
Кто страдальца батяня и мать?
Он с какого Иуды колена?
Где себя так успел истаскать?

Строил раньше большие надежды…
Где же нажитый им капитал?
Смотрят в рот лишь на сайте невежды,
А ведь в школе стишки сочинял!

Соплеменники в Кремль снова едут,
Раньше дверь открывали ногой,
А у Щёткина - старые кеды,
Пьёт «палёнку» как форменный «гой»…
Лезет утром, идя «на работу»,
В свой отпущенный мусорный бак,
Подавляя «червивкой» икоту,
Выбирая фуфайку «за так»…

Это маска ли, родичей гены,
Образ жизни, а, может, злой рок?
Он с какого Иуды колена?
Для еврея – тяжёлый урок,
Что нельзя пить и с горечи часто,
Предложениям вняв Сатаны,
Не искать смысл жизни напрасно
По подвалам канадской страны.

А расстался бы с «выданной» нишей,
Сделал фото и паспорт сменил,
Обзавёлся израильской крышей,
Свет, глядишь, стал и Щёткину мил,
Стал питаться кошерною пищей,
Ввел супругу-красавицу в дом,
Позабыл, что когда-то был нищим,
Что сосед обзывался «жидом»!

А родные почувствовав гены,
Не жалея для родича сил,
Свежей кровью наполнились б вены,
Щёткин вмиг Губермана затмил!

Чувств благих не проснулось – не пишет,
Щёткин паспорт давно потерял,
Нет над буйной головушкой крыши,
От подвалов несчастный устал….

Сердце нежное горестно стонет,
Далеко слишком родный народ,
На «чужбине» нанюхался вони,
И земля-мать сыра уже ждёт…

Смотрит лишь на затёртую карту,
Где краснеет Израиль родной,
А ведь мог не лишиться азарта
И субботу иметь выходной!