О ЧЕМ ТЩИЛАСЬ РАССКАЗАТЬ СОВКА
- Разве я против? Того же хочу...
Разве невзрачная жизнь - для меня?
Так что, смелее, крылатый ворчун!
Нам ли по жизни идти, семеня?!
Тускло отсвечивал лук на стене -
черное дерево мощных извилин.
Рядом колчан. И неспешных теней
мрачные пятна по стенам скользили.
- Ну, полетим... - часовщик подобрел,
плечи расправил, на стену глянул -
вынул из тула несколько стрел,
выбрал, послушен невнятному плану,
только одну. Ободренная мысль
тут же смешалась, утратила вектор,
стал бормотать он, невзрачен и кисл,
стал, как сомнамбула, бледным и блеклым.
- Купол надежнее... pour le plaisir.
Да... мы взлетим... Я под куполом - спец...
Я покажу ей блистающий мир -
публика, музыка, лонжи, трапеции...
Вскрикнула совка, снялась - и в окно,
и в небеса, где свинец перламутра
перетекал в первобытную новь,
зябко кручинилось-пенилось утро...
Филин на лук натянул тетиву,
скрипнул: - Готов я, Купава, к полету...
Видно, ты прежде увидишь сову...
Знатная будет сегодня охота...
Близок уже зеленеющий кряж.
Вон и фигурка девичья... нечетко...
Вон и Бесовка, вошедшая в раж,
тщится Купаве поведать о чем-то.
Только Купава не внемлет... Глупышка...
Нет бы - послушать... Да где там!.. Однако
я-то готов... Ну, Купавушка, слышь-ка,
жизнь и свободу ставлю я на кон...
Голос взорвался вдруг за спиной:
- Стой, временщик! Что ты делаешь, парень!
Фил отмахнулся: - Отстань! И не ной!
Мы ведь готовы к полету с Купавой...
И часовщик на излучья стрелу
бросил... - Ну, вот же, иду я, Купава...
мы-то с тобою красивая пара... -
и - распрямился эбеновый лук...
И засвистела стрела, понеслась,
воздух вспорола, как ткань покрывала,
кровь отворила послушница всласть -
вскрикнула девушка... с кручи упала...
Взвизгнула совка вдали и в пучину
пропасти бросилась следом за девой.
- Ночь-то какая! Ну, значит - с почином!
В небе летать - невеликое дело! -
Нас ожидает невиданный трюк!
Лес! миллион рукоплещущих рук, -
так монотонно сипел, возвращаясь,
мастер, от жизни ни йоты не чая... -
Сбился и молвил: "Не я!.. Я не мог!
Что за нелепые вздорные страсти!
Это напраслина! это подлог!.. -
так бормотал обезумевший мастер, -
и обернувшись, выкрикивать стал:
- Кто ты?! Злодей! Это ты ведь - убийца?!
Но позади - никого! Пустота -
страшная, злая, стозевна, столица...
ЛАДИСЛАВ
В это же время смурной Ладислав
выбрался вдруг из тенёт сновидений,
полон смятенья. Давно уж пасла
душу тревога и нощно, и денно...
Вскинулся Лад, беспокойством влеком,
бросился в ночь, а над парнем Бесовки
обрисовался взъерошенный ком -
перья и когти отчаянной совки...
И потекла перед ним, понеслась
совка, зловещие клики роняя...
... Сва! Это сва! Вековечная страсть,
ужас ночей. Расстоянье корная,
вывела Лада Бесовка под кряж.
Там, удержавшись на каменном выступе,
дева лежала. И стылая блажь -
месяца стынь - над Купавой зависла,
как оберег. Как последний оплот -
страж охраняющий - верный, надежный -
душу печальницы, срезанной влет
и ускользающей в темные ножны
небытия. Но еще не опали
волны безудержной жажды полета
в синих глазах. И шептала Купава:
"Всё повторяется... Тщетны заботы…
Тщетны желанья… напрасны… бесцельны…
Бабушка милая… сшила на вырост
ты мне грядущего дивные сцены…
Мне ж и во сне никогда не явились
запахи, вопли, гортанные звуки…
шорохи, злые из времени слы*,
крылья любимого, сильные руки
те, что меня от беды унесли»…
«Кто ты?»... - спросила она Ладислава. -
И донеслись отголоски рулад -
финиста стон в запредельной октаве...
Всхлипнула Пава потерянно: «Ла-а-ад...».
И подхватил ее на руки тот -
чей в одночасье не вспомненный образ
вдруг проявился. Возник закуток -
в памяти - кряжа, где некогда оба -
злобы людской избежав, приземлились.
Будто, сокрыты до времени пылью,
древние лета разверзлись. И финист
заклекотал среди зелени ильма...
КРЫЛЬЯ
И рувень* был, и бесновались тени,
и жизнь девчонки теплилась едва.
Столетние качались дерева...
Мгновения последние летели.
И сущий мир вне памяти остался.
Кружила сва тех самых, древних пор,
и дребезды тысячелетним стансам
из бездны вторил хриплый вострогор.
И шепот Павы: - Полюбил напрасно
такую... однокрылую меня.
Я вспомнила... вдруг стало всё так ясно...
Он... часовщик.. сейчас убил меня.
Он - Филин... он - тот самый... перевертыш...
Ведь он меня и в те поры убил...
Ты помнишь, Лад? Ты всё, конечно, помнишь
А я... я глупая... И нет уж больше сил.
- Но что же, что случилось? И зачем,
любимая, ты говоришь о смерти?
- В спине стрела... в глазах разлилась чернь...
Я чувствую, связавшиеся сети
уже не разорвать. А ты, любимый,
прости меня. Не распознала я...
поверила крылу неколебимо...
А он - паук, гремучая змея...
И это всё... Но в чем же я повинна?
Сокрыты предо мною были глыбы
времен... А ты... моя ты половина...
А крылья – бред! Они ж в душе должны быть.
Теперь-то знаю: это ты крылат...
И всё я вспомнила... А ты? Ты помнишь, милый?
Всё повторяется... как и тогда... О, Лад!
Меня века нещадно истомили, -
шептала Пава, и стояли слезы
в ее во тьме светящихся глазах,
и чьи-то шорохи взвивались. Билась оземь,
ерошилась, суглобилась гроза...
- Постой, послушай, Павушка, постой!
Совсем другие у меня мерила.
Без Павушки мне станет жизнь пустой,
и не даны мне в этой жизни крылья...
- Они тебе даны! Ведь мы-то помним...
Крылатый… настоящий… без прикрас…
И смотрим, милый, этот смотрим сон мы
уже в который - неизвестно - раз
- Проклятый Филин... он убил меня ...
Убийца, перевертыш... — ненавижу!
Зачем он это сделал?! Не понять!
И мне уже не выжить, Лад... не выжить...
Держи меня... оборони от сна
довечного... Держи меня покрепче
Возьми меня... я все хочу узнать
быть может, это душу мне излечит.
А мне и восемнадцатой зимы
не привелось оговорить с судьбою.
Возьми меня... Скорей меня возьми —
я это знанье унесу с собою...
в неведомую даль первооснов,
мы снова повстречаемся, быть может,
мы будем вместе среди наших снов,
и больше нас ничто не потревожит...
Блеснул кулон у Павы на груди -
блеснула грань отчаянного часа,
и снова на двоих был мир один -
на всё про всё. И снова он кончался.
И взвился крик, последний крик - увы! -
неповторимый вопль того блаженства,
какое - отраженье сути женской,
последнее отточие любви...
последней страсти запредельный стон.
Взлетел стратим*, сверкнули медью перья,
рождая небывалые поверья,
и Лад вскричал: - Купавушка, постой!
Но аркой изогнулось тело милой
с предвечною, немыслимою силой.
Металась сва, стонал охрипший финист
и молнии во тьме о скалы бились…
ВМЕСТО ЭПИЛОГА
Пройдут века… опять пройдут века.
И миг несчастья повторится каждый
А новые страницы дневника -
Возможно ли?! - наполнятся однажды
иным, неповторимым содержаньем
любви, которой через сотни лет
теперь страдальцы вновь не избежали
и вновь случился этот вечный бред.
И может быть не будет больше длиться
тщета такая искренних сердец,
родится ли Купава, наконец,
желанье чье исполнит древний рыцарь,
возникший вдруг из Леты Чернобог -
распутает запутанный клубок...
Желание простое: "Из оков -
о, рыцарь! сжалься! отпусти любовь"…
_____________________
* стратим, финист, вострогор, сва (ныне просто - сова) - мифические птицы древних славян
|
