Ночь – словно влажная куртизанка;
штрассе; подсветка… Но по утрам
Гринвальд в семь тридцать спешит из замка
чтобы отдаться семи ветрам.
Доллар, струящийся мимо кассы,
гангстер, увязший в сети улик,
Гринвальд идёт по Йоханиш-гассэ,
не замечая, что он – велик…
Молод, талантлив, не крив, не ссучен…
Глядя с позиций таких высот,
как он насыщен и как насущен,
Гринвальд заказывает «шестьсот».
Одномоментно приняв с угару,
как попадает под хвост шлея,
Гринвальд закуривает сигару,
на злободневность свою плюя.
Непринужденный в бою, экстазе,
на острие самых грязных снов,
даже сидящий на унитазе, -
Гринвальд превыше любых основ.
Злобный питбуль обоссал кроссовок.
Невозмутимый, как Темучин,
Гринвальд рассматривает красоток
и будоражит собой мужчин.
Свет торжествует за третьей стопкой,
с «фордов» сочась и струясь с «тойот».
Солнце за крайней встаёт высоткой.
(Это существенно – что «встаёт»!)
Рылом в калашный ли ряд кабаньим,
коль не надломлен немецкий грош?!
Можно и память почтить вставаньем,
но – после пятой. Иное – ложь.
Гринвальда стоя встречала Прага,
Буэнос-Айрес, Париж, Мадрид.
Гринвальд – божественен. Это правда.
Хоть эта правда слегка мудрит.
Гринвальд: да здравствуют неудачи!
И – подливать, проклинать, балдеть.
В том-то и сущность самоотдачи,
что тобой пробуют овладеть.
После – пусть рвутся в мозгу фугасы!
Гимн и знамёна! Портрет вождя!..
-----------------------
Гринвальд идёт по Йоханиш-гассэ
и углубляется внутрь дождя.
октябрь 2011 г.
|
