Унылый день отхмурился под вечер, багрово улыбнувшись горизонтом, мазнув по тёмным окнам позолотой, зажёг лампады тысячами свечек. Сгустилась тьма под бархатной завесой, как-будто небо сблизило ресницы, Мерцали блёстки гаснущей зарницы в разрывах туч, во мраке поднебесном.
По городу, глубоким сном объятом, Пронёсся ветер, словно горький выдох, вспугнул листву и длинноперстно «выдал» по крышам осторожное стаккато.
За шелестом и стуком неуслышан ввалился, не спеша, походкой валкой Огромный зверь. По улицам и паркам протискивался... ближе, ближе, ближе... Тот, кто проснулся и в окошко глянул, разбуженный и движимый тревогой, увидел мутную жемчужность бока (как сквозь стакан, наполненный сметаной).
Ещё холодным блеском небо стыло, А звёзды, побледнев, на нет сходили, рассеялись по травам нежной пылью. Предвестником грядущего светила неяркий свет окрестности окрасил. Тогда дремучий зверь вскочил, волнуясь, цепляясь шерстью за уступы улиц, поплёлся неохотно восвояси,
Сонливость смыта в шуме водосточном, развеяна в небесной полусфере. Лишь в парках, в подвесных силках деревьев, застряли шерсти выдранные клочья.
|